База знаний студента. Реферат, курсовая, контрольная, диплом на заказ

Никитин О.В.

История отечественного языкознания первой половины XIX века почти не представлена в наших книгах и хрестоматиях, а имена первопроходцев-филологов этого времени теперь знает не каждый. Между тем именно в то время наука переживала определенный подъем, вызвавший появление интересных и оригинальных трудов по языкознанию, философии и истории, которые тогда не считались разными науками, а выступали в гармонии. Да и само образование гуманитария было настолько синтетично, что в нем мирно уживались многие специальности. Оттого, наверное, филолог конца XVIII — начала XIX века был в прямом смысле любителем и знатоком слова и почти никогда, если говорить о крупных именах, не замыкался только на этой области.

Таков во многом был Илья Федорович Тимковский — оригинальный мыслитель, лингвист, правовед, педагог, деятель русского и украинского просвещения первой половины XIX века.

Родоначальником рода Тимковских был казак Тимко (Тимофей Антонович). Один из его внуков, отец И. Ф. Тимковского, — Федор, получил дворянство и дослужился до чина коллежского асессора. На Черниговщине он приобрел хутор, называвшийся с того времени в народе Тимковщиной. У деда была обычная в Малороссии семья: 6 сыновей и 3 дочери. Многие из них впоследствии стали известными и почитаемыми людьми.

Илья Федорович Тимковский родился 15 июля (по старому стилю) 1772 (по другим сведениям 1773) года в Переяславле (в некоторых сочинениях именуется по старому — Переяслав). Первоначально обучался в Золотоношском Благовещенском женском монастыре, где в то время был небольшой пансион. Первоначальное образование он получил в семье: «Домашнее обучение мое было так многообразно, что казалось бы странным, если б не было в свойствах того времени. Четыре года его составляют особый век.

Первому чтению церковнославянской грамоты научили меня в Деньгáх мать и, вроде моего дядьки, служивший в поручениях, из дедовских людей, Андрей Кулид. Отец его был турчин, или булгар, вывезенный в малолетстве дедом при взятии Хотина в 1739 году. Тот же Андрей носил и водил меня в церковь, забавлял меня на бузиновой дудке, или громко трубя в сурму из толстого бодяка, и набирал мне пучки клубники на сенокосах. Не без того, что ученье мое, утомясь на складах и титлах, бывало в бегах, и меня привязывали длинным ручником к столу. <…>»[i].

В тех местах, на малороссийских просторах, с их естественным природным ландшафтом и такой же харáктерностью быта и жизни глубинки, с малых лет, впитал И. Ф. Тимковский красоту родного ему переяславского говора: «Природное наречие Переяславля занимательно своею мягкостью[ii], и в формах его встречаются такие тонкости, которые виднее, чем в киевском. Можно бы отнесть к некиим остаткам столицы Мономахова века, по крайне мере давнему стечению образованного многолюдства» (там же. Стлб. 1406).

Затем его отдали в переяславскую семинарию, об обычаях которой он подробно рассказал в своих воспоминаниях. Так, в частности, «учители были в благоговении, как полубоги» (стлб. 1405). Или: «Праздничные и именинные поздравления от всех классов по одному ученику, с их учителями, приносимые архиерею и ректору, в стихах и речах латинских. В том числе и я имел свою долю» (там же).

В 1785 г. И. Ф. Тимковский поступил в Киевскую духовную академию. Один из первых биографов ученого, Н. В. Шугуров, писал: «В то время ежегодно один или несколько человек из окончивших курс академии поступали в Московский университет. Переписывались оттуда с своими товарищами, оставшимися в Киеве, уехавшие присылали им вести об университете, профессорах и разных подробностях университетской жизни. Эти известия возбудили и в Тимковском желание, по окончании курса академии, отправиться в Московский университет»[iii]. С 1789 по 1797 гг. И. Ф. Тимковский обучался на юридическом и философском факультетах Московского университета. На склоне лет он с душевной теплотой будет вспоминать И. И. Шувалова, А. А. Барсова и других кураторов и преподавателей университета. Сама его обстановка, дискуссии, встречи весьма примечательны. Вот как он писал о «Собрании любителей словесности»: «Заседания открывались тем, что один по очередной читал с кафедры, своего сочинения, краткую речь или рассуждение, в приличном роде с ведома председателя. За тем были и другие, которые приносили и читали свои стихи, прозу, изящные переводы, рецензии. Все то обсуждалось подробно, критическим разбором. Входили суждения о новых книгах и мнения о языке и словесности. Случались и споры, которые острили язык — там явились и первые парения Пермяка, Мерзлякова, когда он из гимназистов поступил в студенты. Много раз восклицал он тогда, что Державин ничего лучше не мог сказать, как И со звездами кофий жирный»[iv].

С 1797 г. по требованию генерал-прокурора князя А. Б. Куракина был отправлен на службу в Петербург, где вначале преподавал русское правоведение в Сенатском юнкерском институте, а в 1801 г. поступил в сенатские секретари. В 1802 г. он работал при департаменте министра юстиции Г. Р. Державина. «В то время представил он министру народного просвещения графу П. В. Завадовскому своего сочинения «книгу систематического расположения законов российских», за которую удостоился Высочайшего благоволения и брильянтового перстня, а книга была передана в комиссию сочинения законов»[v].

По-особому значимым периодом в жизни ученого стала научно-общественная деятельность в Харьковском университете, открывшемся в начале XIX века и ставшем центром образования в Малороссии. «17 марта 1803 года были утверждены штаты университета, и с этого же времени, — пишет один из его биографов, — И. Ф. был зачислен ординарным профессором <…> с поручением преподавать гражданское и уголовное право, а в случае более раннего открытия отделения филологических и словесных наук — читать в нем всеобщую словесность и историю»[vi]. За свои научные заслуги он удостоился степени доктора философии (1807 г.) Харьковского университета. Но не только и даже не столько этим ограничивалась деятельность И. Ф. Тимковского. «В то время во всем Харьковском учебном округе не было ни одной гимназии, и в число студентов нужно было привлекать семинаристов <…>» (там же, с. 188). Поэтому на его плечах лежала очень ответственная работа, связанная с устроением новых учебных заведений, разработкой университетских программ, попечительством. «Назначение учителей в открываемые гимназии и училища зависело главным образом от Тимковского. Он же в большинстве случаев лично выезжал открывать гимназии, сочинял церемониалы их открытия, произносил речи, экзаменовал зачисленных в гимназии учеников, давал наставления директорам и учителям, составлял списки книг для гимназических библиотек и др.» (с. 191). Все это время он также активно занимался преподавательской работой, будучи зачисленным на кафедру прав гражданского и уголовного судопроизводства в Российской империи. Он читает курсы русского права (1809 г.), государственное и гражданское российское право (1810 г.). А в 1807, 1809 и 1811 гг. его избирали деканом (там же, но другой автор, предположительно Д. И. Багалей, с. 8—11).

Любопытен «состав прав и обязанностей факультета», в который входило, в частности, «рассматривание речей, “приготовленных для чтения в торжественных собраниях”. Торжественное собрание университета происходило ежегодно, 30 августа, а речи должны быть представлены к 15 июля. Произнесли речи: <…>. В 1808 г. проф. Тимковский «О применении знаний к состоянию и цели государства» <…>. В 1810 г. проф. Тимковский «О поместьях» (с. 16). Кроме этого, сюда же входило и «рассматривание сочинений. В 1812 г. И. Ф. Тимковский представил свою книгу «Опытный способ к философическому познанию российского языка» (с. 17).

Состав факультета, где работал ученый, был разнородным. В первые годы один только И. Ф. Тимковский — русский, а три остальных — иностранцы, среди которых был даже «бывший бенедиктинский монах» (с. 6). Вероятно, отчасти этим и определялась система обучения и специфика аттестования слушателей. «Из приведенных протоколов испытаний за первые три года существования университета <…> мы видим, что испытания студентов при переходе их с курса на курс производились из тех же предметов, которые они слушали на курсе, а на окончательном испытании — из всех предметов, прослушанных ими в течение 3-х лет; испытание производилось по программам, составленным преподавателями на латинском, немецком и русском языках; студенты брали по жребию по три билета из каждого предмета и отвечали на языке, доступном экзаменатору. Латинский язык считался «общеизвестным языком»<…>, а так как членам факультета Шаду и Лангу русский язык был недоступен, то необходимо перевесть программу испытания у проф. Тимковского по русскому языку» (с. 21).

С 1810 г. он состоял членом вновь учрежденнного при университете «Комитета для испытания чиновников и преподавания наук молодым людям, обязанным гражданскою службою» (Е. И—в. С. 191).

Даже спустя почти сто лет после его ухода из университета, историки с большой теплотой и почтением вспоминают своего «устроителя»: «Тимковский обладал огромной педагогической опытностью и редкой любовью к школьному делу; его заслуги в деле первоначального устройства были весьма велики; и их по справедливости оценил благодарный ему университет, который в 1811 г., по выходе Тимковского в отставку, постановил вынести в журнал следующее постановление: «Университет всегда с величайшею признательностью будет вспоминать, что устройство весьма многих училищ в округе нашего университета, теперь цветущих, обязано благоразумию, усердию и неутомимому труду проф. Тимковского» (с. 191)[vii].

Научная и общественная деятельность И. Ф. Тимковского-ученого, преданного и последовательного строителя народного образования, была отмечена степенью доктора utrisque juris (1805 г.) Московского университета. А в 1809 г. Геттингенское научное общество избрало его в свой состав.

В 1812 г., во время Отечественной войны с Наполеоном, И. Ф. Тимковский активно участвовал в организации народного ополчения. «Тогда же мы в Глухове, — рассказал он об этом в своих исторических записках, — положили свой совет, на случай входа войск неприятеля, всем владельцам, не отставая от своих имений, ради устройства и целости в них, собраться в городе, как для общей безопасности, так и для связных действий»[viii]. И хотя неприятель так и не дошел до малороссийской глубинки, вся округа находилась в предчувствии большой тревоги, все ожидали последних известий: «Кутузов, — пишет он далее, — держался пословицы: стели неприятелю золотой мост. Мы о бегущих получали карикатуры. Сами перешли на содержание своего ополчения и разные поставки для войск» (там же, с. 130).

Уйдя в отставку с должности ординарного профессора Харьковского университета, И. Ф. Тимковский с 1815 г. занимал пост выборного судьи в г. Глухове, а с 1825 г. посвятил себя полностью работе в Новгород-Северской мужской гимназии, где он был директором. Из ее стен в разные годы вышли такие известные педагоги и ученые, как К. Д. Ушинский и М. А. Максимович.

Окончательно он вышел в отставку в 1838 г. и поселился в своем имении Турхановка (в Черниговской губ.), где занимался в основном устройством семьи, написанием своих воспоминаний, а также сельским хозяйством. В одном из московских журналов 1850-х гг. даже вышла научная публикация ученого по проблемам пчеловодства. Там же, в родовом поместье, 15 февраля 1853 г. он и скончался.

Лингвистические познания И. Ф. Тимковского были довольно широки и прогрессивны для того времени, а созданный им один из первых учебников по русскому языку дает, кроме того, и хорошее представление об уровне образованности педагога, его методике, объеме и содержании предмета. Самым известным его трудом в этой области стала книга «Опытный способ к философическому познанию российского языка, сочиненный Ильею Тимковским» (Харьков, 1811). Пособие написано в традиции «всеобщей грамматики», т. е. внешне напоминает переводные западноевропейские образцы, но содержит и ряд специфически русских мотивов, особенно это заметно, когда автор описывает историю отечественного языка. Книга открывается сообщением о том, что она содержит, с перечнем глав: «Правила всеобщей грамматики, изъясняя употребление российского слова, приводят к познанию его состава, свойства и силы. Рассудительные о сем исследования открывают постепенную связь предметов, которая содержит в себе:

I. Грамматический разбор частей речи и смысла выражений.

II. Окончания производных слов с их знаменованием.

III. Сложение слов с изъяснением означения сложных.

IV. Произведение слов, находящихся в речи, для примера взятой, и употребление тех же слов в других выражениях.

V. Связь и определение понятий для составления мысли.

VI. Определение и связь мыслей.

VII. Порядок слов и звуки в выражениях.

VIII. Древности языка славено-российского и отношения его к другим языкам.

IX. Начальное руководство к ясному понятию чужих и сообщению своих мыслей» (С. 3—4).

Интересно рассмотреть некоторые грамматические «миниатюры» И. Ф. Тимковского. Как увидим, в них немало современных нам терминов, а объяснение и обоснование часто свидетельствуют о том, что корнеслов современной грамматической мысли не претерпел значительных изменений, только «оброс» новыми книжными терминами. Так, в первой главе автор начинает грамматический разбор следующим образом: «Показание начала слов, выражение составляющих, и какие они суть части речи» (С. 9). Вот как он определяет «грамматический смысл выражения»:

«1. Делается начальное изъяснение о подлежащем и сказуемом, с краткими примерами.

2. Указывается коренное в речи слово, яко подлежащее, и коренной глагол, содержащий сказуемое.

3. Означаются слова, зависящие от подлежащего и от глагола и управляемые ими, с изъяснением сих управлений.

4. При каждом таковом сове делается вопрос: довольно ли было бы для смысла, есть ли бы сего слова не было в речи? <…>» (с. 10).

По мнению ученого, «предварительный разбор грамматического смысла облегчает познание о свойствах частей речи, находящихся в выражении, и должен купно истребить недоумения при словах, которые из одинаковых букв состоят, но разные имеют знаменования» (там же). И. Ф. Тимковский отмечает известные «грамматические свойства» частей речи: род, число, падеж, степени сравнения, залог, спряжение, наклонение, время, число, лицо и род глаголов и др., а также различает «однократное, учащательное и неопределенное знаменование глаголов» (с. 9), что в то время было камнем преткновения в разработке теории видов русского глагола, и делает это раньше А. В. Болдырева[ix].

Любопытны наблюдения ученого над «окончаниями», т. е. словообразовательными суффиксами производных слов (глава II). Он отмечает и наиболее перспективные модели, и указывает на искусственные, предостерегая от чрезмерного увлечения в изобретении новых слов. Показателен такой пример: «Окончания имен женского рода, производных от прилагательных, на есть, исть, ость, ливость, тельность и от причастия мый на мость, означающие пребывающее качество, способность либо производить от себя, либо принимать на себя действие. Удобство словопроизведения на ость и мость великую приносит пользу в изобретении слов по предметам наук, искусств и общего употребления; однако служит нередко поводом к излишнему и неправильному принятию таких слов, наприм<ер>: полезность, бесподобность, ходячесть, которые не только употреблением запрещаются, и лучше словам других окончаний или иными оборотами речи заменены быть могут, но иные и самому смыслу коренных своих существительных или прилагательных и простых или с предлогами сложных глаголов противны являются. И для того великой требуется осторожности в сем словопроизведении» (с. 17).

Кстати, именно на перспективность словопроизводства с отвлеченными суффиксами обратил внимание в свое время акад. В. В. Виноградов, ссылаясь при этом на опыт И. Ф. Тимковского и как бы продолжая его мысль: «Семантика имен на –ость во многом зависит от того, употребляются ли они «абсолютивно» или в сочетании с родительным падежом существительного, качество и внутреннее свойство которого они выражают (например, решительность и решительность отказа; сухость и сухость почвы и т. п.)» (Виноградов В. В. Указ. соч. С. 113).

И. Ф. Тимковский дает характеристику свойствам частей речи. Например, он различает однократные глаголы (глава III), «которые имеют особые свои учащательные, и которые взаимно с ними друг друга дополняют, как то: быть, бывать, идти, ходить, весть, водить, несть, носить» (с. 20).

Как уже было замечено, особое внимание уделяется синтаксису, или, как пишет автор, «связи и определению понятий для составления мысли». И это не случайно: грамматические опыты начала XIX века еще находились под сильным влиянием философии языка, которая немыслима без логического анализа; он часто не был системен и носил абстрактный характер. Здесь важное место занимают смысловые отношения слов, «связи мыслей». Таковы во многом труды И. Рижского, Н. Язвицкого, Л. Якоба, опубликованные почти одновременно с учебником И. Ф. Тимковского. Разбирая книгу последнего, акад. В. В. Виноградов замечает: «Так в изложение системы русского синтаксиса все глубже и глубже проникают логические понятия, связанные с учением о суждении-предложении и о членах предложения, и занимают здесь центральное, исключительное положение»[x].

В V главе И. Ф. Тимковский так определяет главные члены предложения: «Мысль, содержа в себе положение или отрицание, требование, вопрос или восклицание, составляется из связи подлежащего и сказуемого.

a). Подлежащим может быть всякая часть речи, которая наименована или воззвана, став предметом выражаемой мысли.

b). В сказуемом должен быть глагол, изображающий бытие, состояние или действие подлежащего либо отрицание бытия, состояния или действия его. Глагол соединяет с подлежащим и другие части речи, в сказуемом поставляемые.

c). Всякое подлежащее требует сказуемого и всякое сказуемое требует подлежащего. <…>» (с. 27).

Стоит, однако, заметить, что изначальные грамматические установки И. Ф. Тимковского, во многом опережающие его время, все же испытали на себе некоторую непоследовательность, идущую, как можно предполагать, и не столько от него, а скорее от неразработанности самих научных основ ряда принципиальных вопросов языкознания, а особенно грамматики. Возвращаясь к только что процитированному фрагменту (о подлежащем), мы обратили внимание на примеры, приводимые автором в качестве иллюстрации выдвинутого тезиса. Он предлагает следующую «градацию» подлежащих по «семантическому» признаку:

«1. Земля, вода, воздух, теплота, жизнь.

2. Пространство, вид, место, движение, время.

3. Вес, число, мера, член, часть.

4. Песок, камень, металл, ископаемые.

5. Трава, роза, дуб, лес, растение.

6. Пчела, орел, кит, лев, зверь, человек, животные» <…> (с. 69). Но тут же помещает и такие части речи, ставшие, по его мнению, «предметом выражаемой мысли», как:

«13. Твердь, жидок, свет, бел, скор.

14. Доброй, строгой, искусный, славный.

15. Двадесятый, я, оный, <…> творящий.

16. Вчера, до но, ах!» (с. 70). Многие из них с современной точки зрения назвать подлежащими нельзя.

Подобное наблюдается и далее, когда он говорит о функциях сказуемого и определяет его роль. В общем-то можно согласиться с его тезисом (см. выше) о том, что сказуемое выражено глаголом. И даже более: он говорит о категориях модальности, как бы расширяя потенциал сказуемого. Ученый приводит следующие примеры:

«1. Есмь, бывал, будут.

2. Возмужал, побелеет, умри.

3. Кричал, позову, продолжится, убойтесь.

4. Не бываю, не познавали, не устрашимся, не надейтесь» (с. 70).

Но когда он пытается осмыслить структуру сложного сказуемого (простого и составного), то здесь получается значительный разнобой, идущий в разрез с нынешним представлением и, как нам кажется, выглядит непоследовательным даже для взглядов самого автора. При этом как положительный факт необходимо отметить, что ученый не просто «разлагает» основу предложения на части и характеризует их свойства, но проникает глубже в саму систему понятий синтаксиса, идет своим, опытным путем. Так, например, он пишет о том, что «сказуемое может быть или одинакое, одним глаголом выражаемое, <…> или совокупное, состоящее из прибавления к глаголу других глаголов или иных частей речи, которыми он определяется. Бывают в сказуемом и целые мысли, которые имеют свое вторичное подлежащее и сказуемое» (с. 29—30). Иллюстрации же, приводимые И. Ф. Тимковским в этой части, весьма разнородны:

«1. Милость и суд воспою (здесь и далее курсив автора. — О. Н.) тебе, Господи (Пс<алтырь>)» (с. 76). «Я, — пишет он, — подлежащее (которое подразумевается. — О. Н.), прочее сказуемое» (там же).

«Все полководцы утверждают,

Что хитростью подчас и силу побеждают;

А это точно так. Хем<ницер>» (с. 77). В этом фрагменте автор так распределяет рлли между главными членами предложения: «Все полководцы, — говорит он, — подлежащее, утверждают, что <—> сказ<уемое>». О второй строке стиха: «Все или многие <—> подлеж<ащее>». Хитростью подчас силу побеждают <—> сказ<уемое>». О третьей: «Это <—> подлеж<ащее>. Есть точно так: сказ<уемое>».

Во многом интересны рассуждения И. Ф. Тимковского, касающиеся «порядка слов и звуков в выражениях» (глава VII). Основное правило, по его мнению, состоит в следующем: «Слова должны быть поставляемы в таком порядке, чтоб мысли ясно и точно другим сообщались» (с. 37). Он различает два способа построения порядка слов: «произвольный» и «риторский, или стихотворческий» (там же). Опять логическая оценка сопровождается грамматическими «догадками» автора. Он поясняет: «Необходимость требует: 1) чтобы в начале известно было подлежащее, для ясности сказуемого, потом состояние или действие подлежащего, глаголом означаемое, и потом предметы действия <…>.

Произволение переменяет порядок 1) иногда без всякой надобности по собственному благоугождению, 2) для стройнейшего соотношения частей и удобнейшего сообщения силы выражений, 3) для лучшего выговора и пристойнейшего звука. Сия свобода российского языка есть весьма важное преимущество его в силе и звуках и великую пользу, подобно древним языкам, доставляет в витийстве и поэзии. Впрочем, — заключает И. Ф. Тимковский, — она по всей возможности должна соображаться с порядком необходимым» (с. 38—39).

Один из исследователей отечественного языкознания, проф. С. К. Булич, создавший фундаментальный труд по историографии лингвистики, до сих пор не утративший своего значения, довольно скептически и, как нам кажется, не совсем справедливо оценивает заслуги И. Ф. Тимковского в грамматической части, хотя и признает, что в начале XIX века «попытка основать изложение русской грамматики на данных всеобщей грамматики <…> была у нас новостью <…>»[xi]. Далее он же пишет, что «книга эта в общем имеет странный характер, представляя собой род неудобочитаемого конспекта или подробной программы предлагаемого автором “опытного способа к философическому познанию” русского языка» (там же, с. 559). С. К. Булич полагает, что учебник И. Ф. Тимковского имел «мало связи со всеобщей и философской грамматикой <…>. В конспекте этом только намечались известные определенные грамматические схемы, на которые обращал внимание, вероятно, сам автор при разборе образцов языка на своих чтениях в Харьковском университете. <…> Таким образом, по отношению к общему языкознанию книга Тимковского не представляет интереса, несмотря на эпитет «философический», помещенный в заглавие ее» (с. 561).

То же выразил и М. Г. Булахов, полагаясь на мнение своего предшественника: «Несмотря на многообещающее[xii] название книги, автору не удалось представить грамматический строй русского языка в строгой системе и последовательном изложении. Большая часть фактов осталась без глубокого лингвистического анализа»[xiii]. Более объективно выглядит оценка В. В. Виноградова: «Книга проф. И. Тимковского привлекала внимание к фактам языка, к речевому опыту. Она содержала не только сведения по логической грамматике, но и свежий материал по русскому языку» (Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса… С. 128—129). Очевидно, В. В. Виноградов имел в виду не только разнообразные, удачно подобранные примеры, но и структуру книги, по-новому представившую сам предмет русского языка, где теория и история являются звеньями общей цепи «лингвистического организма». Последняя как раз только в начале XIX столетия получила импульс в своем развитии.

Поэтому на фоне интереса к «всеобщей грамматике» весьма оригинальны и познавательны рассуждения И. Ф. Тимковского в другой области. Ученый одним из первых говорит об этапах развития русского языка, его «древностях» и связи с другими языками, опираясь при этом уже не на западную традицию, а на те еще малочисленные попытки научного изучения проблемы, которые под влиянием Н. М. Карамзина, А. С. Шишкова и позднее А. Х. Востокова обретут целенаправленное русло. Этому посвящена отдельная глава (VIII) «Опытного способа…», разнящаяся с тем, что представлено в других книгах. И хотя рассуждения И. Ф. Тимковского очень отрывочны, и их нельзя назвать состоятельными (с точки зрения современной науки), все же они содержат начатки сравнительно-исторического изучения отечественного языка и весьма оригинальны по форме, потому и заслуживают нашего внимания. «Язык, — пишет он, — есть одно из племенных отличий всякого народа. В свойстве и переменах того и другого действующие причины так совокупны, что история народа содержит в себе и историю языка его» (с. 43). Вот как определяет ученый место родного языка в кругу других: «В глубочайшей древности языка славенского обретается некоторое сходство его с ученым, народу неведомым языком в Индии, самскрет, или самскрыт, которым одни брамины говорят и пишут. Большее сходство явствует с кельтским, а потому и с языками ближайших народов кельтского поколения. Судя же по произведению славян, как и однородных им венетов, или вендов, от сарматов, или савро-мидов, корнем языка их мидский принимаем» (там же). Можно согласиться с мнением Ф. М. Березина, что «автор впервые русском языкознании говорит о тесной связи истории языка и истории народа»[xiv]. Обоснованно выглядят (теперь уже с точки зрения современных этимологических исследований) взгляды И. Ф. Тимковского и на родство славянского языка с санскритом и кельтскими языками, на различие русского и старославянского языков и др.

Существенным представляется схема эволюции письменно-литературного языка, в которой И. Ф. Тимковский выделяет пять периодов (заметим, что это одна из первых научных классификаций исторического развития русского языка по его памятникам):

«а. К первому (здесь и далее подчеркнуто нами.— О. Н.) относятся начальные переводы книг церковных и составляют древнейшие памятники в словесности. <…> Правда, первые оных книг переводы не таковы были, как теперь их имеем, но по векам несколько переменены в словах, как то судить можем и по дошедшим до нас старинных тех книг рукописям и печатным изданиям. Приметны вышедшие в них при самом переводе многие выражения по свойству восточных и греческого языков. <…>

б. Ко второму 1) Русская правда <…>. 2) Повести временных лет <…>. 3) Слово о полку Игореве <…>. 4) Поучение, или духовная, Владимира Мономаха детям своим.

в. К третьему 1) продолжатели Несторовой летописи <…> Симон Суздальский, Иоанн Новгородский и другие, полагаемые в XIII и трех следующих веках. 2) Договорные и другие грамоты князей с XIII века <…>. 3) Судебник царя Ивана Васильевича. 4) Уложение царя Алексия Михайловича. 5) Приказные и другие сочинения тех времен.

г. Четвертый период составляют последняя половина XVII века и начало XVIII. Сюда принадлежат: 1) Уставы, указы и слог судебных дел. 2) Разные богословские, философские, риторские и пиитические сочинения духовных, как то особенно Симеона Полоцкого и Феофана Прокоповича. <…> 4) Другие к наукам относящиеся сочинения и переводы. 5) Избранные исторические и другие народные песни того времени.

д) Пятый период поставляет Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова основателями нынешнего чистого слога, филологией и критикою обработанного» (с.48—49).

И. Ф. Тимковский подмечает и такие свойства родного («славенского») языка, как незамкнутость, открытость, способствовавшие его распространению на большой территории. «Рассуждая все изменения российского языка по месту и времени, видим, — пишет ученый, — что он при всех приращениях и изворотах не только удержал силу славенского (языка. — О. Н.) в существе и высшем употреблении своем; но и тем племенам в сем виде сообщился, которые с славянами смешались» (с. 50). Автор подчеркивает и тот факт, что языки «славенский» и русский суть одного происхождения, но, «кроме введения чужих слов», имеют ряд существенных отличий друг от друга:

«а. В выговоре букв, а паче гласных, и в ударении.

б. В прибавке или выпущении некоторых букв и слогов и в грамматических переменах слов; <…> Наприм<ер>: град, город; древа, древеса, дерева, деревья; нощию, ночью; князи, князья; врази, враги; чту, читаю <…> (здесь и далее курсив наш. — О. Н.).

в. В произведении, сложении и значении слов. Многие слова прежние оставлены, новые окончания в словопроизведении приняты, иных слов значение переменилось.

г. В словосопряжении и управлении, напр<имер>: солнце сияет свет мой; радоватися о Господе; идущим им, очистишася; оже ся буду где описал.

д. В слоге. Речь возвышенная, а наипаче письменный высокий слог придерживаются более слов, словопроизведения, словосопряжения и выговора славенского, не удаляясь впрочем к обветшалому употреблению. Речь и письмо простые следуют общенародному изяществу своего времени» (там же).

И. Ф. Тимковский определяет в составе русского языка разные пласты лексики: заимствования, устаревшие слова и др., причем первые распределяет на «слова татарские», к которым он относит алтын, аршин, баран, барыш, лошадь, кушак, хозяин, шалаш (С. 51 и 269); «слова обыкновенные греческие и латинские»; «слова, взятые из нынешних европейских языков»; «слова еврейские и греческие, принятые церковью», такие как Апокалипсис, Апостол, епископ, Иоанн и др. (с. 51 и 270); «слова иностранные, которых употребление определено правительством», например: адмирал, академия, ассигнация, экспедиция, империя, офицер, генерал, герб и др. (там же). Интересен представленный ученым подбор «древних российских слов», вышедших их употребления или получивших другое «знаменование». Это — головник (убийца), губный (уголовный), куна, резань (деньги), продажа (штрафная пошлина и понаровка виноватому), комонь (конь), рокотать и некоторые другие (с. 269).

В целом построение книги напоминает современные учебники, имеющие, как правило, часть теоретическую и часть практическую. У И. Ф. Тимковского значительно больший объем (с. 55—310) занимают примеры (некоторые из низ мы привели выше). Это не упражнения в принятом понимании, а иллюстрации к указанным в первой части тезисам, причем взятые из довольно разнородных источников, например, из книг Ветхого Завета, из исторических исследований (М. М. Щербатов) и памятников (Русская правда, летописи, Слово о полку Игореве), а также из произведений Богдановича, Державина, Дмитриева, Капниста, Карамзина, Кострова, Княжнина, Ломоносова. Тредиаковского, Сумарокова, Хераскова, Хемницера и др.

Оценивая историческую часть книги, С. К. Булич замечает: «Обилие примеров из древних памятников делало руководство Тимковского своего рода исторической хрестоматией, которая, вероятно, давала материал для подробного анализа текстов на лекциях автора в Харьковском университете. Во всяком случае ни у одного из предшественников или современников Тимковского не замечалось такой определенной наклонности к историческому пониманию и представлению грамматики русского языка, позволяющей считать его в известном смысле предшественником наших историков языка: Срезневского, Буслаева, Колосова, Соболевского, Шахматова и др.» (Булич С. К. Указ. соч. С. 1009—1010).

«Опытный способ…» И. Ф. Тимковского был практически забыт в начале XX столетия и почти не анализировался в современной науке. Разумеется, те немногие отклики на этот труд, предназначенный для практических целей, свидетельствуют о зарождающемся системном понимании задач языкознания и, в частности, грамматики на рубеже XVIII и XIX веков. Это на год позже определил другой известный лингвист Л. Г. Якоб в своем «Курсе философии для гимназий Российской империи» (СПб., 1812). Но все же опыт И. Ф. Тимковского для того времени имел большое значение в преподавании русского языка, ибо был основан не на схоластических приемах, а имел под собой реальные факты языка, живые, эмоциональные, способствовавшие развитию интереса к родной словесности и интуиции личности ученика. В научной части он позволил «не только раскрывать связи грамматики с логикой, но хотя бы и вскользь подчеркивать различие их целей и задач» (Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса… С. 129).

Все же, оценивая научно-педагогическую и общественную деятельность И. Ф. Тимковского, нельзя забывать, что он работал в очень непростых условиях, с одной стороны, довольно консервативной системы обучения, с другой — только зарождавшихся основ научных знаний в области языкознания и русской филологии вообще. Без преувеличения можно сказать, что кипучая деятельность ученого на посту генерального визитатора Харьковского учебного округа, его труды по усовершенствованию системы образования и законодательству, богатый личный опыт и глубоко гуманистические принципы, которых придерживался И. Ф. Тимковский всю свою жизнь, ставят его в один ряд с плеядой лучших людей того времени, именам и ратным подвигам которых позднее была уготована нелегкая судьба забвения. Хочется надеяться, что наш очерк в какой-то мере восполнил этот пробел, особенно ощутимый, когда мы говорим о далекой и почти неизвестной (и не только с научной точки зрения) эпохе первой трети XIX века.

Список литературы

 [i] [Тимковский И. Ф.] Записки Ильи Федоровича Тимковского. Мое определение в службу. Сказание в трех частях // Русский архив, издаваемый Петром Бартеневым. Тетрадь пятая. 1874. Стлб. 1381—1382.

[ii] К тому относится, кроме общих изменений, особенно обращение звука о в самое чистое и мягкое и: мой—мiй, свой—свiй, он—вин, ольха—вильха, кон—кин, пойдет—пiйде (прим. автора.— О. Н.).

[iii] Шугуров Н. В. Илья Федорович Тимковский, педагог прошлого времени // Киевская старина, № 8. 1891. С. 219.

[iv] Тимковский И. Ф. Памятник Ивану Ивановичу Шувалову, основателю и первому куратору Императорского Московского университета // Москвитянин. Ч. III. № 9. 1851. С. 44.

[v] Максимович М. А. Воспоминание о Тимковских // Киевская старина. Т. 63. № 11. 1898. С. 263.

[vi] Е. И—в. [Тимковский Илья Федорович] // Юридический факультет Харьковского университета за первые сто лет его существования (1805—1905) / Под ред. проф. М. П. Чубинского и проф. Д. И. Багалея. — Харьков, 1908. С. 187.

[vii] Более подробно о деятельности ученого см.: Багалей Д. И. Опыт истории Харьковского университета. Т. 1. Харьков, 1894.

[viii] Тимковский И. Ф. Пять лет // Москвитянин. № 6. Кн. вторая. 1855. С. 129.

[ix] См. подробнее: Виноградов В. В. Русский язык (Грамматическое учение о слове): Учеб. пособие для вузов. — Изд. 3-е, испр. — М., 1986. С. 393.

[x] Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса (от Ломоносова до Потебни и Фортунатова. М., 1958. С. 128.

[xi] Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. Т. 1 (XIII в. — 1825 г.). СПб., 1904. С. 559.

[xii] Стоит заметить, что, по словам того же С. К. Булича, «первоначально книга Тимковского, по видимому, имела другое (курсив наш. — О. Н.) заглавие. По крайней мере в перечне книг, одобренных в Харькове к напечатанию в 1810 г., <…> значится труд проф. Тимковского: «О граммат<ическом> разборе слов российского языка <…>» (Булич С. К. Указ. соч. С. 1005).

[xiii] Булахов М. Г. Восточнославянские языковеды: Биобиблиографический словарь. Т. 1. — Мн., 1976. С. 244.

[xiv] Березин Ф. М. История лингвистических учений: Учебник для филол. спец. вузов. — 2-е изд., испр. и доп. —М., 1984. С. 32.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/

Никитин О.В. История отечественного языкознания первой половины XIX века почти не представлена в наших книгах и хрестоматиях, а имена первопроходцев-филологов этого времени теперь знает не каждый. Между тем именно в то время наука переживала о

 

• 14:21 05 Июля 2016
  Российско-китайский медуниверситет откроет магистерскую программу по TCM
• 01:21 05 Июля 2016
  На форуме МГУ Россия и Китай обсудят научно-образовательное сотрудничество
• 11:00 04 Июля 2016
  Реморенко: "ЕГЭ-туризм" в России сходит на нет
• 10:52 04 Июля 2016
  Летняя российско-австрийская школа откроется в Москве
• 15:31 01 Июля 2016
  В СПбГУ могут воссоздать географический факультет

Заказать уникальную работу