Федеральное агенство по образованию
Филиал Федерального государственного образовательного учреждения высшего профессионального
образования
«Северо-западная академия государственной службы»
в г. Выборге (Ленинградская Область)
Реферат
на тему:
Политические идеи П. Я. Чаадаева и их влияние на русскую общественную жизнь
Студента
3 курса дневного отделения
по
специальности
«Государственное
и муниципальное управление»
Измайлова
Евгения Наимовича
Предмет:
Политология
Преподаватель:
Оськин Сергей Александрович
г. Выборг
2010
Введение
Абсолютно все философы
России (точнее, Руси) задавались одним, но очень емким и глубоким вопросом –
какая же роль в мировой цивилизации принадлежит России? Этот вопрос затевал
нешуточные споры в элите русской философской мысли, приводил к трагическим
исходам рвения молодых и неспокойных людей, ставил в тупик всю общую
мировоззренческую основу России в глазах мыслящих людей всех времен
существования страны как нации. Одним из таких людей был Петр Яковлевич
Чаадаев.
Труды великого философа
России Петра Яковлевича Чаадаева раскололи мыслительную элиту первой половины XVIII века на две стороны баррикад –
западников (сторонников) и славянофилов (критиков)[1].
Две основные концепции трудов Чаадаева (а в дальнейшем и всей русской
философии) – это стремление создать утопическое общество и поиск национальной
неповторимости России. Петр Яковлевич называл себя религиозным мыслителем,
признавая существование Высшего Разума, который проявляет себя в истории страны
через Провидение. Чаадаев не отрицает христианство, но считает, что его
основная идея заключается в «водворении царства божьего на Земле», причём
Царство Божье — это метафора некого справедливого общества, которое уже
осуществляется в западном мире (на это акцентировали основное внимание западники).
Что касается национальной идентичности родной страны, то автор лишь обозначает
идею яркой самобытности России. «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к
Востоку, — писал он, — мы — народ исключительный». Главный смысл
России — быть уроком всему остальному человечеству. Однако Чаадаев был чрезмерно
далёк от шовинизма славянофилов и веры в исключительность России. Для него
цивилизация – единое целое, а все дальнейшие попытки поиска самобытности —
предрассудки и предубеждения, свойственные нации.
Актуальность – думаю,
вопрос о самобытности России будет актуален всегда, потому что любая нация
стремится к самоопределению в цивилизации, а так как этот вопрос раскрыл
Чаадаев и какие силы он пробудил в философской мысли своего времени, ставит его
работы в заповедное место «бриллиантов» русской философии и политической науки.
Цель – определить
основные постулаты трудов Чаадаева и их дальнейшее влияние на развитие
философской мысли России.
Задачи – 1) дать краткую
биографию П. Я. Чаадаева и его оценку как философского мыслителя; 3) создать
полную картину смысла трудов мыслителя и его резонанса в русском обществе.
Объект – выдающийся
мыслитель своей современности Петр Яковлевич Чаадаев.
Предмет – основные
философские трактаты философа – «Философические письма», «Апология
сумасшедшего» и сборник многочисленных писем и эссе Чаадаева «Отрывки и разные
мысли».
Пространственные и
временные границы рассмотрения темы – Российская Империя первой половины XVIII века.
Использованные источники
и литература – вышеперечисленные произведения автора, рецензии критиков того
времени на них, учебники истории России XVIII века, статьи из научно-публицистических журналов и
Интернет-ресурсы.
Методы изучения – анализ
трудов Чаадаева, отзывов критиков и исторических фактов для выявления наиболее
точной и достоверной информации для этой работы.
Структура работы –
введение, 3 главы, заключение и список использованной литературы.
Глава I. Краткая биография П.Я. Чаадаева
Год рождения Петра Яковлевича точно неизвестен. Лонгинов
говорит, что он родился 27 мая 1793 г., Жихарев считает годом его
рождения 1796-й, Свербеев неопределенно относит его к «первым годам последнего
десятилетия XVIII века». Чаадаев родился в старинной зажиточной дворянской
семье. Рано остался сиротой. Его и брата Михаила, совсем маленьких, забрала в
Москву тётка — княжна А. М. Щербатова, у неё они и жили в
Москве, в Серебряном переулке, рядом с известной церковью Николы Явленного на
Арбате.
По
матери Чаадаев приходится племянником князей Щербатовых и внуком
известного русского историка.
На руках этой родни Чаадаев получил первоначальное,
замечательное для того времени образование, которое закончил слушанием лекций в
Московском университете. Зачислившись юнкером в Семеновский полк, он участвовал
в войне 1812 г. и последующих военных действиях[2].
Служа затем в лейб-гусарском полку, Чаадаев близко сошелся с учившимся тогда в
Царскосельском лицее молодым Пушкиным. По словам Лонгинова, «Чаадаев
способствовал развитию Пушкина, более чем всевозможные профессора своими
лекциями». О характере бесед между друзьями можно судить по стихотворениям
Пушкина «Петру Яковлевичу Чаадаеву», «К портрету Чаадаева» и другим. Чаадаеву
выпало на долю спасти Пушкина от грозившей ему ссылки в Сибирь или заключения в
Соловецкий монастырь. Узнав об опасности, Чаадаев, бывший тогда адъютантом
командира гвардейского корпуса князя Васильчикова, добился не в урочный час
свидания с Карамзиным и убедил его вступиться за Пушкина. Пушкин платил
Чаадаеву теплой дружбой. В числе «самых необходимых предметов для жизни» он
требует присылки ему в Михайловское портрета Чаадаев. Ему посылает он первый
экземпляр «Бориса Годунова» и горячо интересуется его мнением об этом произведении;
ему же шлет из Михайловского целое послание, в котором выражает свое страстное
пожелание поскорее в обществе Чаадаева «почитать, посудить, побранить,
вольнолюбивые надежды оживить».
В предисловии к «Oeuvres choisies de Pierre Tchadaieff
publiees pour la premiere fois par P. Gagarin» говорится следующее: «В
молодости Чаадаев был прикосновенен к либеральному движению, завершившемуся
катастрофой 14 декабря 1825 г. Он разделял либеральные идеи людей, которые
принимали участие в этом движении, соглашался с ними по вопросу о реальности
того сильного зла, от которого страдала и страдает Россия, но расходился с ними
по вопросу о причинах его и в особенности по вопросу о средствах к его устранению».
Если это верно, то Чаадаев мог вполне искренно примыкать к Союзу Благоденствия
и столько же искренно не соглашаться с направлением, возобладавшим впоследствии
в Северном и особенно в Южном обществе. В 1820 г. в Санкт-Петербурге произошли известные волнения в Семеновском полку. Чаадаев просил одной
милости у императора Александра - отставки, и получил ее даже без обычного
награждения следующим чином.
В этот момент Чаадаев пострадал вдвойне: разбилась его
блестящая карьера, и вместе с тем он сильно упал во мнении товарищей-офицеров,
среди которых был весь цвет тогдашней интеллигенции. Говорили, что он ни в
каком случае не должен был брать на себя такого щекотливого поручения; зная о
жалуемых курьером в таких случаях флигель-адъютантских аксельбантах, он должен
был чувствовать себя особенно неловко пред своими бывшими сослуживцами по
Семеновскому полку, на которых обрушилась весьма тяжелые кары. Весьма возможно,
что вследствие этого от него отдалились члены тайного общества, куда он был
принят Якушкиным, и что именно потому Чаадаев не любил говорить впоследствии о
своих отношениях к декабристам, поездке в Троппау и разговоре с Александром.
После отставки он прожил за границей целых шесть лет.
В Европе Чаадаев вращался среди замечательных умов. В числе
его личных знакомых были Шеллинг, Ламенна и др. Воззрения этих людей не могли
не иметь влияния на Чаадаева, имевшего от природы сильный ум и определенную
философскую складку мысли. Обширное чтение также много способствовало выработке
Чаадаеву прочного миросозерцания. «В моих понятиях, - говорит Жихарев, -
Чаадаев был самый крепкий, самый глубокий и самый разнообразный мыслитель,
когда-либо произведенный русской землей».
Все события 1825 - 1826 годов прошли, таким образом, в его
отсутствие. Эти события снесли с исторической арены почти весь цвет того
поколения, к которому принадлежал Чаадаев. Возвращаясь на родину, он застал уже
иное время и иных людей. С этого же времени фигура Ч. выделяется на фоне
русской жизни уже не в качестве общественного деятеля или одного из будущих
реформаторов России, не в том образе, о котором говорил Пушкин, что «он был бы
в Риме Брут, в Афинах – Периклес», а в образе мыслителя, философа, блестящего
публициста.
С конца двадцатых годов Чаадаев был очень близок с старшим
Киреевским. Когда издававшийся последним журнал «Европеец» был запрещен и сам
Киреевский отдан под надзор полиции, Чаадаев написал (в 1831 г.) «Memoire
au compte Benkendorf, redige par Tchadaeeff pour Jean Kireifsky»[3].
В
этом документе Чаадаев излагает свои взгляды на историю России, весьма близкие
к тем, которые появились пять лет спустя в его знаменитом «Философском письме»,
а котором речь пойдет ниже. В отличие от «Письма», документ указывает и на
положительные средства, при помощи которых можно направить Россию к лучшему будущему.
Для этого необходимо «прежде всего - серьезное классическое образование», затем
«освобождение наших рабов», являющееся «необходимым условием всякого дальнейшего
прогресса», и, наконец, «пробуждение религиозного чувства, дабы религия вышла
из некоторого рода летаргии, в котором она ныне находится». Была ли доставлена
эта записка по назначению или нет - неизвестно. Она была написана в 1831 г. и содержала уже в себе много «чаадаевских» мыслей. Работа над «Философическими письмами» уже
велась.
Те философские письма Чаадаева, «К госпоже N» (по одним
сведениям - Пановой, урожденной Улыбышевой, по другим - жене декабриста М.Ф. Орлова,
урожденной Раевской), из которых появилось в печати (в 1836 г.) только первое, были написаны за семь лет перед тем. О них упоминает Пушкин еще 6 июля 1831 г. Круг знавших о существовании этих писем лиц был, однако, очень невелик: до появления первого
из них в печати о них ничего не знал даже такой сведущий в литературных и
общественных делах своего времени человек, как Герцен.
Впечатление от напечатания Надеждиным в
«Телескопе» «философского письма» Чаадаева было чрезвычайно сильное. «Как
только появилось письмо, - говорит Лонгинов, - поднялась грозная буря». «После
«Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы
такое сильное впечатление», - рассказывает по этому же поводу Герцен. По словам
Свербеева, «журнальная статья Чаадаева произвела страшное негодование публики и
поэтому не могла не обратить на него преследования правительства. На автора
восстало все и вся с небывалым до того ожесточением в нашем довольно апатичном
обществе». Ожесточение в самом деле было беспримерное. «Никогда, - писал Жихарев,
- с тех пор как в России стали читать и писать, с тех пор как в ней завелась
книжная деятельность, никакое литературное и ученое событие, не исключая даже
смерти Пушкина, не производило такого огромного влияния и такого обширного
действия, не разносилось с такой скоростью и с таким шумом. Около месяца среди
целой Москвы почти не было дома, в котором не говорили бы про чаадаевскую
историю. Не было такого осла, который бы не считал за священный долг и приятную
обязанность лягнуть копытом в спину льва историко-философской критики...»
Известный писатель Вигельпослал тогда
же петербургскому митрополиту Серафиму донос; Серафим довел об этом до сведения
Бенкендорфа - и катастрофа
разразилась. Надеждин был сослан в Усть-Сысольск, а Чаадаев объявлен сумасшедшим.
Жихарев приводит подлинный текст бумаги, в которой Чаадаев объявлялся сошедшим
с ума; «Появившаяся тогда-то такая-то статья, - гласила эта бумага, -
выраженными в ней мыслями возбудила во всех без исключения русских чувства
гнева, отвращения и ужаса, в скором, впрочем, времени сменившаяся на чувство
сострадания, когда узнали, что достойный сожаления соотечественник, автор
статьи, страдает расстройством и помешательством рассудка. Принимая в
соображение болезненное состояние несчастного, правительство в своей
заботливости и отеческой попечительности предписывает ему не выходить из дому и
снабдить его даровым медицинским пособием, на который конец местное начальство
имеет назначить особого из подведомственных ему врача». Это распоряжение
приводилось в исполнение в течение нескольких месяцев. По свидетельству
Герцена, доктора и полицмейстера приезжали к Чаадаеву еженедельно, причем они
никогда и не упоминали, зачем приезжали. Этому показанию противоречит одно из
писем Чаадаева к брату, в котором находятся такие строки: «что касается до
моего положения, то оно теперь состоит в том, что я должен довольствоваться
одной прогулкой и видеть у себя ежедневно господ медиков ex-officio, меня
посещающих. Один из них, пьяный частный штаб-лекарь, долго ругался надо мной
самым наглым образом, но теперь прекратил свои посещения, вероятно, по
предписанию начальства»[4].
После инцидента с «философическим письмом», Чаадаев прожил безвыездно
в Москве 20 лет. «Хотя он во все эти годы ничем особенным себя не проявил, но,
- свидетельствует Герцен, - если в обществе находился Чаадаев, то, как бы ни
была густа толпа, глаз находил его тотчас же». Чаадаев скончался в Москве 14
апреля 1856 г.
Чаадаев, получив прекрасное воспитание, занялся изучением
культурного феномена России как нации. Имея природный литературный талант и
непоколебимые моральные принципы, Чаадаев преподносил в своих произведениях и
научных беседах идеи, противоречившие главенствующей идеологии правительства
Александра I, но, при всем этом, не примыкал ни к Северному, ни к
Южному обществ, отрицая революционные мотивы молодых офицеров из-за их
бессмысленной жертвенности. Но слово Чаадаева имело не менее разрушительную
силу, нежели восстания или бунты людей, разделявших мысли писателя. Клеймо
«сумасшедшего», которое поставили на него ханжи и невежды России за
«Философические письма», преследовало автора до конца его дней. Труды Петра
Яковлевича стали нетленными только после его смерти.
чаадаев философия россия патриотизм
Глава
II. «Философические письма»
Обыкновенно о «Философических письмах» (время написания –
1829 - 1831 гг..) судят по первому из них, опубликованному в «Телескопе», и
поэтому считают, что Чаадаев рассуждал в них прежде всего об исторической
судьбе России. Однако непосредственно России посвящено лишь одно из восьми
писем. Чаадаев строит систему христианской философии истории, и, уже исходя из
нее, рассматривает и интерпретирует историю России. Размышления Чаадаева о
судьбе России и ее месте в мировой истории могут быть понятны лишь в контексте
всей системы историко-философских взглядов, высказанных в восьми письмах.
Изложению как первого "философского письма", так и
последующих, я считаю необходимым сделать два замечания:
1) у нескольких русских писателей приводится из первого
письма Чаадаева такая фраза: «прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а
будущего для нее нет. Россия - это пробел разумения, грозный урок, данный
народам, до чего отчуждение и рабство могут довести». Подобной фразы в письме
Чаадаева просто нет.
2) А.М. Скабичевский утверждает, что перевод письма
Чаадаева на русский язык сделан Белинским. Это неверно: перевод сделан не
Белинским, а Кетчером.
Знаменитое первое письмо Чаадаева проникнуто глубоко
скептическим по отношению к России настроением. «Для души, - пишет он, - есть
диетическое содержание, точно так же как и для тела; умение подчинять ее этому
содержанию необходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку, но в нашем
отечестве она имеет все достоинства новости. Это одна из самых жалких
особенностей нашего общественного образования, что истины, давно известные в
других странах и даже у народов, во многих отношениях менее нас образованных, у
нас только что открываются. И это оттого, что мы никогда не шли вместе с
другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств
человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого.
Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не
коснулось нас. Эта дивная связь человеческих идей в течение веков, эта история
человеческого разумения, доведшая его в других странах мира до настоящего
положения, не имели для нас никакого влияния. То, что у других народов давно
вошло в жизнь, для нас до сих пор, только умствование, теория...»[5].
В этом отрывке Чаадаев пытался выразить мысль об отсутствии
«родовых корней» у России. Если каждый народ проходит через ступень дикого
варварства к более разумным и гуманистическим формам общественности, то в
России, цитата: «в самом начале было дикое варварство, потом грубое суеверие,
затем жестокое, унизительное владычество, следы которого в нашем образе жизни
не изгладились совсем и доныне». По Чаадаеву, русский народ, в виду своего
этнического происхождения, не смог задержать в общественном бессознательном ни
семейных обычаев, ни правил размеренной жизни. Все течет в России бурным потоком
– время, люди, события, ничто не задерживает человека на чем-то одном, у
русского народа нет ореола бытия – он просто существует, без сочувствия к себе
и понимания собственного бытия.
Чаадаев не вызвал бы столько споров в своей современности,
если бы не проявил личную позицию по отношению к западному миру:
«Все народы Европы выработали определенные идеи. Это - идеи
долга, закона, правды, порядка, И они составляют не только историю Европы, но
ее атмосферу. Это более, чем история, более психология: это физиология европейца.
Чем вы замените все это? Силлогизм Запада нам неизвестен. В наших лучших
головах есть что-то большее, чем неосновательность. Лучшие идеи, от недостатка
связи и последовательности, как бесплодные призраки цепенеют в нашем мозгу...
Даже в нашем взгляде я нахожу что-то чрезвычайно неопределенное, холодное,
несколько сходное с физиономией народов, стоящих на низших ступенях общественной
лестницы. По нашему местному положению между Востоком и Западом, опираясь одним
локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы соединять в себе оба великих
начала разумения: воображение и рассудок, должны бы совмещать в нашем
гражданственном образовании историю всего мира».
Петр Яковлевич считал, что русские – это вечные отшельники,
выросшие на бесплодной на мировоззренческие мысли пустоши. Мы ничего не дали
миру (потому что не можем), в нашей земле не родилось ни одного полезного для
окружающей нас цивилизации постулата. Истина, которую несет нам гуманистический
Запад, мы искажаем из-за своей иррациональности и отсутствия последовательности
суждений, превращая ее в более подходящее нам варварское поверье, выбирая из
этой истины только поверхностный блеск и красоту, не желая заглядывать глубже.
Мы (Россия) – жестокая шутка судьбы, грозный урок окружающему миру,
показывающий, как пагубно отсутствие самосознания народа влияет на нацию и
общество в целом. Россия – пробел, не несущий ничего, кроме пустоты и хаоса.
Завершая обличительную часть письма, Чаадаев приходит к
выводу: мы взяли знания из отравленного источника – Византии, презираемой всеми
остальными народами. Так Чаадаев подходит к христианской проблеме России,
основанной на культе страсти, родившимся в Византии. Он определяет Византию как
погрязшей в мелкой суетности и оторванной от библейских догматов нации.
«Несмотря на звание христиан, - писал Чаадаев, - мы не тронулись с места, тогда
как западное христианство величественно шло по пути, начертанному его
божественным основателем. Взгляните на картину полного развития нового общества
и вы увидите, что христианство преобразует все человеческие выгоды в свои
собственные, потребность вещественную везде заменяет потребностью нравственной,
возбуждает в мире мыслительном эти великие прения, которых вы не встретите в
истории других эпох, других обществ... Вы увидите, что все создано им и только
им: и жизнь земная, и жизнь общественная, и семейство, и отечество, и наука, и
поэзия, и умы, и воображение, и воспоминания, и надежды, и восторги, и
горести». Это касается только западного христианства, не православного.
Во втором письме Чаадаев умозаключает, что прогресс идет
вперед благодаря Провидению, благодаря избранному народу и людям. Христианство
застало мир в упадке языческих догматов – насилии, разврате и нравственном
голоде. Не варвары разрушили великие цивилизации Рима и Египта – они сами
разложились и начали морально устаревать и распадаться. Вот как Чаадаев
описывает концепцию Запада в свете принятого христианства:
«Европейское общество в течение целого ряда веков покоилось
на основе федерации, которая была разорвана только реформацией; до этого
печального события народы Европы смотрели на себя не иначе как на единый
социальный организм, географически разделенный на разные государства, но
составляющий в моральном смысле единое целое; между народами этими не было иного
публичного права, кроме постановлений церкви; войны представлялись
междоусобиями, единый интерес одушевляет всех, одна и та же тенденция приводила
в движение весь европейский мир. История средних веков была в буквальном смысле
слова историей одного народа - народа христианского».
Христианство по Чаадаеву – это мысль, дающая людям право на
существование, нечто высшее их понимания, но при этом направленная на выражение
человеком его гуманной, то есть лучшей стороны; оно ведет к единению народов.
В третьем письме Чаадаев развивает те же мысли, иллюстрируя
их своими воззрениями на Моисея, Аристотеля, Марка Аврелия, Эпикура и Гомера[6].
Возвращаясь к России и к своему взгляду на русских, которые не принадлежат ни к
какой из систем нравственного мира, но своей общественной поверхностью
примыкают к Западу, Чаадаев рекомендует сделать все что можно, чтобы приготовить
пути для грядущих поколений.
«Так как мы не можем оставить им то, чего у нас самих не
было: верований, воспитанного временем разума, ярко очерченной личности,
развитых течением длинной, одушевленной, деятельной, богатой результатами,
интеллектуальной жизни, мнений, то оставим же им, по крайней мере, несколько
идей, которые, хотя мы их и не сами нашли, будучи передаваемы от поколения к
поколению, будут иметь больше традиционного элемента и, поэтому, больше
могущества, больше плодотворности, чем наши собственные мысли. Таким образом,
мы заслужим благодарность потомства, и не напрасно пройдем по земле».
Короткое четвертое письмо посвящено архитектуре.
В «Философическим письме» Чаадаев выносит вердикт России:
прошлое России – бесплодное усилие понять тысячелетнее существование
христианства в западном мире, приведшее русский народ к горьким ошибкам из-за
собственного невежества и нравственной пустоты. Настоящее – жестокое
царствование, основанное на изначально ошибочной византийской стороне
христианства, не несущее в себе ничего, кроме разрушения и хаоса. Будущее –
методичное исправление ошибок прошлого, основанное на единственно верных
постулатах западного христианства и применяемое потомствами без оглядки на
прошлое России.
«Письмо» вызывало негодование в обществе того времени прежде
всего из-за своей первой части, обличительной, призванной трезво взглянуть на
проблемы России глазами мыслителя.
Глава
III. «Апология сумасшедшего»
Это произведение было написано Чаадаевым как ответ на
обвинения в отсутствии патриотизма, увиденного многими людьми в «Философических
письмах». Автор делает кое-какие уступки, соглашается признать некоторые из
своих прежних мнений преувеличенными, но зло и едко смеется над обрушившимися
на него за первое философическое письмо из "любви к отечеству"
обществом[7]:
«Существуют различные роды любви к отечеству: самоед,
например, любящий свои родные снега, ослабляющие его зрение, дымную юрту, в
которой он проводит скорчившись половину жизни, прогорклый жир своих оленей,
окружающий его тошнотворной атмосферой - самоед этот, без сомнения, любит
родину иначе, чем любит ее английский гражданин, гордящийся учреждениями и
высокой цивилизацией своего славного острова... Любовь к отечеству - вещь очень
хорошая, но есть нечто повыше ее: любовь к истине».
Дальше Чаадаев излагает свои мнения на историю России в
своем полуслепом патриотизме. Ставя Петра I во главу
преобразователей «русской нравственности» через западные идеалы, автор обвиняет
великорусский шовинизм, отвергающий Запад и превозносящий Восток с его
тысячелетним укладом и таинственными религиозными обрядами.
«Петр Великий нашел лишь лист бумаги и своей мощной рукой
написал на нем: Европа и Запад. И великий человек сделал великое дело. Но вот
явилась новая школа (славянофилы). Запад более не признается, дело Петра
Великого отрицается, считается желательным снова вернуться в пустыню. Забыв
все, что сделал для нас Запад, будучи неблагодарны к великому человеку, который
нас цивилизовал, к Европе, которая нас образовала, отрекаются и от Европы, и от
великого человека. В своем горячем усердии новейший патриотизм объявляет нас
любимейшими чадами Востока. С какой стати, - говорит этот патриотизм, - будем
мы искать света у западных народов? Разве мы не имеем у себя дома всех
зародышей социального строя бесконечно лучшего, чем социальный строй Европы?
Предоставленные самим себе, нашему светлому разуму, плодотворному началу,
сокрытому в недрах нашей могучей натуры и в особенности нашей святой веры, мы
скоро оставили бы позади все эти народы, коснеющие в заблуждениях и лжи. И чему
нам завидовать на Западе? Его религиозным войнам, его папе, его рыцарству, его
инквизиции? Хорошие все это вещи, - нечего сказать! И разве, в самом деле,
Запад является родиной науки и глубокой мудрости? Всякий знает, что родина
всего этого - Восток. Возвратимся же к этому Востоку, с которым мы
соприкасаемся повсеместно, откуда мы восприняли некогда наши верования, наши
законы, наши добродетели, словом, все, что сделало нас могущественнейшим
народом на земле».
Чаадаев находит истинную подоплеку собственного обвинения в
сумасшествии:
«Старый Восток отходит в вечность, и разве не мы его
законные наследники? Среди нас должны жить всегда его чудесные традиции,
осуществляться все его великие и таинственные истины, хранение которых ему было
завещано от начала веков... Вы понимаете теперь происхождение недавно
разразившейся надо мной бури и видите, что среди нас происходит настоящая
революция, страстная реакция против просвещения, против западных идей, против
того просвещения и тех идей, которые сделали нас тем, что мы есть, и плодом
которых явилось даже само настоящее движение, сама реакция».
Мысль, что в нашем прошлом не было ничего творческого,
Чаадаев, видимо, хотел развить во второй главе «Апологии», но сохранившаяся
версия произведения содержит в себе лишь несколько строк:
«Существует факт, верховно владычествующий над нашим
историческим движением во все его века, проходящий через всю нашу историю,
заключающий в себе в некотором смысле всю философию, проявляющийся во все эпохи
нашей социальной жизни, определяющий ее характер, составляющий одновременно и
существенный элемент нашего политического величия и истинную причину нашего
интеллектуального бессилия: этот факт - факт географический».
Издатель сочинений Чаадаева, князь Гагарин, говорит в
примечании следующее: «Здесь оканчивается рукопись, и нет никаких признаков,
чтобы она когда-либо была продолжена»[8].
«Апология» не была оправдательным письмом для русского
общества, обрушившего весь свой праведный гнев на вольнодумца Чаадаева. Автор,
попутно высмеивая всю бесполезность беспочвенного патриотизма русского народа, обосновывает
первое из «писем», избегая резких высказываний и шокирующих выводов. Запад по
Чаадаеву – это цитадель мудрости и истинной веры, приводящая в смятение русских
мыслителей, которые, в свою очередь, обращаются за поиском ответов к Востоку.
Хула на западный мир, как считает писатель, происходит из географического
расположения России. Но эта мысль не была развита Петром Яковлевичем, так как
на этом умозаключении рукопись, как было упомянуто выше, обрывается. Возможно,
эта интереснейшая мысль могла бы стать одной из самых многозначительных,
которую Чаадаев запечатлел письменно.
Заключение
Фигура Петра Яковлевича Чаадаева будет еще долго выделяться
из сонма лучших философских умов царской России. Будучи аристократом духа и
рациональным патриотом своей страны, Чаадаев предложил свою теорию о
происхождении русского народа, его культурного феномена и предназначении. Но
это никак не отождествляется с первым из «Философических писем», опубликованным
в «Телескопе». Чаадаев, как мыслитель тонких материй, излагал на протяжении
всего своего творческого пути одну большую истину – предыдущие поколения шли по
ложному пути поверхностного отношения к высокодуховному началу нации, но у нас
еще есть шанс. Он состоит в будущих поколениях, их предполагаемых мыслях и
действиях, направленных на гуманное значение существования человека.
Политические идеи Чаадаева, направленные на создание целостного государства со
здоровой системой нравственных принципов, актуальна до сих пор.
Христианство - в его западной интерпретации - Чаадаев
понимал как начало единения народов, резким движением от материального к
духовному, от частного - к общему. В этом и был весь смысл «Писем», суть их не
сводилось лишь к низвержению фальшивых идеалов России как нации, хотя эта тема
занимает не последнее место в трудах философа.
Произведения Чаадаева будут еще долго вызывать споры и
научные дискуссии из-за своей зачастую нелицеприятной, но самой насущной из
проблем России во все времена, поднимаемой писателем – проблемы национальной
определенности нашего государства.
Список
литературы
1. Чаадаев П.
Я., «Философические письма», периодическое издание «Телескоп», 1836;
2. Щетинов Ю.
А., «История России – XIX век», издательство «Гранд», 1999;
3. Тарасов Б., «Чаадаев в Москве», М.: «Мик», 2007;
4. «Философия»,
Миронов Ф., М.: «Инфра», 2008;
5. Ревзин Г.,
«Коммерсантъ-Власть», периодическое издание, №5 (2006);
6. Кондаков И.М.,
«П.Я. Чаадаев и проблема психологической парадигмы», Журнал прикладной
психологии, №1, 1998.
7. Всемирная
электронная библиотека «Wikipedia», www.wikipedia.org.
[1] Всемирная электронная
библиотека «Wikipedia», www.wikipedia.org
[2] Тарасов Б., «Чаадаев в Москве», М.: «Мик», 2007
[3] Ревзин Г., «Коммерсантъ-Власть»,
периодическое издание, №5 (2006)
[4] Кондаков И.М.,
«П.Я. Чаадаев и проблема психологической парадигмы», Журнал прикладной
психологии, №1, 1998
[5] Чаадаев П. Я.,
«Философические письма», периодическое издание «Телескоп», 1836
[6] Тарасов Б., «Чаадаев в Москве», М.: «Мик», 2007
[7] Щетинов Ю. А., «История
России – XIX век», издательство «Гранд», 1999
[8] Ревзин Г., «Коммерсантъ-Власть»,
периодическое издание, №5 (2006)
Федеральное агенство по образованию
Филиал Федерального государственного образовательного учреждения высшего профессионального
образования
«Северо-западная академия государственной службы»
в г. Выборге (Ленинградская Область)