курсовые,контрольные,дипломы,рефераты
Проблема свободы в философии Достоевского
Введение. 3
1. Свобода или необходимость?. 6
2. Легенда о Великом Инквизиторе. 11
Заключение. 19
Список использованной литературы.. 20
Каждый человек рано или поздно задается вопросом о смысле своего существования. Предопределен этот смысл объективно, независимо от человека, бессмысленно человеческое существование или человек сам хозяин своей судьбы? От ответа на этот вопрос многое зависит, когда человек стоит перед сложным выбором, в критической ситуации, поэтому вопрос о смысле жизни глубоко связан с проблемой свободы. Сам поиск смысла жизни предполагает свободу выбирать цель и средства ее достижения, выбирать свой жизненный путь. В философии проблема свободы – одна из главных. Причем проблема свободы, как правило, соотносится с проблемой ответственности за свой выбор, свой поступок.
О свободе философы размышляют с древнейших времен. Еще Сократ утверждал, что свобода состоит в том, чтобы следовать разумному порядку мира. Со времен Аристотеля в европейской культуре доминирующим был аспект свободы как свободы воли человека. В XVII веке Б. Спиноза связал проблему свободы с проблемой необходимости. Он определил свободу как осознанную необходимость. Гегель дал с идеалистических позиций развернутую, трактовку диалектического единства свободы и необходимости. Для Ф. Энгельса свобода не только осознание необходимости, но еще и действия в соответствии с ней.
С позиций диалектико-материалистического подхода необходимость рассматривается как первичное, а воля и сознание человека – как вторичное, производное. Точнее, объективные законы, царящие в природе и в обществе, трактуются как форма существования необходимости. Учитывается:, что на начальном этапе своей истории человек, неспособный еще проникнуть в таинства природы, был подчинен "слепой", непознанной необходимости. Он, следовательно, был несвободен. Постигая объективные законы, он начинает действовать все более осознанно и свободно. В качестве ограничителей человеческой свободы проявляется также зависимость людей от общественных сил, господствующих над ними в определенных исторических условиях.
Тем не менее, осмысление проблемы свободы не может быть ограничено установлением ее соотношения с необходимостью. Это очень хорошо понимал Федор Михайлович Достоевский – великий русский писатель, христианский мыслитель и публицист. Н. Бердяев пишет в работе "Миросозерцание Достоевского", что Достоевский открыл новый духовный мир, вернул человеку его духовную глубину. Достоевский хорошо понимал, и глубоко прочувствовал необходимость личной, неограниченной никакой внешней "необходимостью", иррациональной человеческой свободы.
Сам Достоевский признавал, что он никогда ни в чем не знал удержу, всегда и во всем переходил меру. Он писал в письме к одному из своих ближайших друзей, А.Н. Майкову "…А хуже всего то, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил". Этой чертой – страстностью, нерассудочным стремлением к свободе наградил Достоевский почти всех своих героев. Но сам он полагал, что такой свободе может быть положен предел, и положить его может лишь сам человек. Этот предел – в глубоком чувстве, в любви к другому человеку, к Богу.
Не случайно именно Достоевского называют в числе своих предшественников философы-экзистенциалисты. Именно экзистенциальная философия на первый план выдвинула взаимосвязь "свобода – ответственность". Именно в гуманистическом контексте ответственность наиболее полно раскрывается как жизнеутверждающий принцип.
Такая трактовка свободы, к примеру, ярко отражена в знаменитом рассказе французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери "Планета людей". В нем он описывает с указанных позиций своего друга летчика Гийома: "Его величие – в сознании ответственности. Он в ответе за самого себя, за почту, за товарищей, которые надеются на его возвращение. Их горе или радость у него в руках. Он в ответе за все новое, что создается там, внизу, у живых, он должен участвовать в созидании. Он в ответе за судьбы человечества – ведь они зависят от его труда. Он из тех больших людей, что подобны большим оазисам, которые могут многое вместить и укрыть в своей тени. Быть человеком – это и значит чувствовать, что ты за все в ответе".
Категория ответственности позволяет охарактеризовать способность человека сознательно выполнять определенные требования и осуществлять стоящие перёд ним задачи, возможность одобрения или осуждения его поступков, вознаграждения или наказания за них.
В ходе развития общества ответственность человека повышается. Недаром известный английский писатель Бернард Шоу небезосновательно заметил: "Свобода означает ответственность. Вот почему многие боятся ее".
Но ответственность все же неразрывно связана с человеческой свободой, а значит, ее возрастание – с глобальным процессом сознательного распоряжения этой свободой. Именно эта связь свободы и ответственности служит одним из важнейших водоразделов между свободой и произволом, и обозначение этой проблемы как философской и духовной проблемы каждого человека – заслуга великого русского писателя Ф.М. Достоевского
В изложении философской проблематики творчества Достоевского мы будем опираться на работы М.М. Бахтина, Н.А. Бердяева, В.В. Розанова.
Общей темой произведений Достоевского является человеческая свобода. Здесь он совершает шаг вперед по сравнению с классической европейской философией. В последней свобода (например, в философии И. Канта) рассматривалась, с одной стороны, как поведение, неподвластное природной причинной необходимости, но, с другой стороны, отождествлялась с сознательным подчинением нравственному долгу. В качестве природного и социального существа человек, конечно, следует своим эгоистическим, в том числе классово-групповым интересам, стремится к личному счастью и к выгоде. В то же время человек способен в своем поведении исходить из всеобщих нравственных законов, и в этой своей способности следовать нравственным законам вопреки своей природной и социальной обусловленности человек выступает как свободное существо.
Таким образом, свобода сводилась к другому виду необходимости – не природной, но нравственной. Не случайно классическая философия явилась источником социалистических теорий, согласно которым конечная цель исторического прогресса состоит в построении на началах разума общественных отношений, при которых все люди необходимо были бы добрыми и нравственными.
Согласно Достоевскому, человеческая свобода, чтобы остаться именно свободой, а не еще одним видом необходимости, неизбежно должна включать свободу произвола, чистого каприза, иррационального "глупого хотенья" ("Записки из подполья") не только по отношению к причинным закономерностям, но и по отношению к нравственным ценностям. Эта возможность произвола есть условие того, чтобы нравственный выбор был не принудительным, но действительно свободным. Только в этом случае личность несет ответственность за свое поведение, что, собственно, и означает быть личностью. Таким образом, исходной формой свободы выступает чистое самовластие человеческого Я. И лишь над этой первичной свободой возвышается другая – высшая свобода, совпадающая с сознательным подчинением нравственному долгу.
Здесь возникает напряженная антиномия, которую не знает классическая философия: человеческая свобода должна быть подчинена нравственным ценностям (тезис), и человеческая свобода должна включать возможность произвола по отношению к нравственным ценностям (антитезис). Противоречивый характер человеческой свободы открывает возможность восстания личности, которая не хочет быть средством даже по отношению к так называемым высшим ценностям, она хочет быть целью самой для себя, совершенно отбрасывающей всякое принудительное, извне идущее долженствование. Опыт такого восстания, опыт своеволия и показывает Достоевский в своих романах. Он берет человека, отпущенного на свободу, и исследует судьбу его в свободе.
Путь человека на свободе начинается с крайнего индивидуализма и бунта против внешнего миропорядка. Выясняется, что природа человека полярна и иррациональна. Человек отнюдь не стремится именно к выгоде, в своем своеволии он сплошь и рядом предпочитает страдание. Свобода выше благополучия. Эта безмерная свобода мучит человека, влечет его к гибели. И человек дорожит этой мукой и этой гибелью.
Подпольный человек отвергает всякую рациональную, заранее продуманную организацию всеобщей гармонии и благополучия. Он уверен, что даже в случае построения в будущем такого общества обязательно появится какой-нибудь джентльмен с неблагородной и насмешливой физиономией и предложит столкнуть ногой все это благоразумие единственно с целью, "чтоб нам опять по своей глупой воле пожить"[1]. И он непременно найдет последователей. Человек так устроен, что "всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно"[2]. "Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, … может быть выгоднее всех выгод, даже и в таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, - потому что, во всяком случае, сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность". Человек "свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой, единственно для того, чтобы самому себе подтвердить (точно это так уж необходимо), что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши…".
Человеческая природа никогда не может быть рационализирована, всегда остается некий иррациональный остаток, и в нем – источник жизни. И в обществе всегда присутствует иррациональное начало, и человеческая свобода, которая стремится, чтобы "по своей глупой воле пожить", не допустит превращения общества в муравейник. Здесь обнаруживается у Достоевского обостренное чувство личности и глубокое недоверие к любому окончательному устроению человеческой судьбы.
В то же время Достоевский открывает трагическую диалектику свободы. Оказывается, в своеволии в конечном счете истребляется свобода и отрицается сам человек. Родион Раскольников в "Преступлении и наказании" испытывает границы собственной природы, человеческой природы вообще. Он думает, что все можно, и хочет испытать свое могущество. Можно ли ради блага заведомого большинства людей убить ничтожную старушонку-процентщицу, которая ничего, кроме зла, не причиняет людям? Этот же ход рассуждений повторится в "Братьях Карамазовых" относительно Карамазова-отца – "Зачем живет такой человек? ". Но обнаруживается, что не все дозволено, потому что природа человека сотворена по образу и подобию Божьему и всякий, даже самый зловредный из людей, имеет безусловное значение и безусловную ценность. И когда человек в своем своеволии истребляет другого человека, решая сам быть высшим судией, он истребляет самого себя, перестает быть человеком, теряет человеческий образ. Происходит распад личности. Выясняется, что любая конкретная человеческая жизнь стоит больше, чем облагодетельствование будущего человечества, и никакие "возвышенные" цели не оправдывают преступного отношения к самому последнему из ближних.
Достоевский также показывает, что человек, начинающий в своем своеволии сам решать, что есть добро и что есть зло, как раз перестает быть свободной личностью и становится ведомым как бы посторонней силой. Так, Родион Раскольников превращается в пленника собственной "идеи", его поведение, несмотря на все внутренние борения, в целом предсказуемо, как траектория движения механического тела в поле тяготения. Люди, выбравшие своеволие, сами превращаются в объект использования и манипулирования. Кириллов, Ставрогин, Шигалев в "Бесах", стремящиеся стать по ту сторону добра и зла, используются Петром Верховенским в своих преступных комбинациях наподобие шахматных фигур. Иван Карамазов, бунтующий против несовершенства земного мира и Бога как творца этого мира, становится идейным соучастником преступления Смердякова.
Опыт героев Достоевского показывает невозможность решения антиномии человеческой свободы чисто умозрительным, рассудочным путем. Родион Раскольников, признавшись в убийстве и попав на каторгу, остается в состоянии отчуждения от мира и окружающих его людей. Его мысль продолжает ходить по кругу прежних рассуждений о благодетелях человечества, способных вынести преступление, и он страдает оттого, что не оказался достаточно сильным и пришел с повинной.
Он не понимает, какая сила заставила его жить, когда он стоял над рекой, и почему он не смог ее одолеть. Достоевский пишет: "Он... не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни, будущего воскресенья его, будущего нового взгляда на жизнь"[3]. Действительно, невозможно логически понять, что может помешать человеку как свободному существу распоряжаться своею собственной или чужой жизнью. Но то, что Раскольников не смог покончить с собой, означает, что в самих этих вроде бы логически безупречных рассуждениях присутствует ложь.
Раскольников выходит из состояния отчуждения через любовь к Соне. "Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнений, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута... "[4]. Таким образом, решение антиномии свободы все-таки есть, но состоит оно в выходе за пределы навязчивых рассуждений о своей собственной свободе и в открытии в другом человеке не объекта моей личной свободы, но бесконечной ценности.
Вершиной творчества Достоевского является знаменитая поэма о Великом Инквизиторе, которую рассказывает Иван Карамазов брату Алеше во время их беседы в трактире. Н. Бердяев пишет об изумительном художественном приеме, использованном Достоевским: говорит один Инквизитор, Христос все время молчит, оставаясь в тени. Истина о свободе оказывается неизреченной, она раскрывается косвенно, через возражения против нее Великого Инквизитора.
Великий Инквизитор апеллирует к очевидным фактам по поводу человека. Свобода человеческого духа не существует для большинства людей. Ее выдерживают лишь немногие. Христос, обременив людей непосильной свободой, поступил как бы не любя их. "Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее. И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда – ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе"[5].
Инквизитор упрекает Христа за то, что тот отверг три искушения умного духа в пустыне – превратить камни в хлеба и накормить человечество; чудесно спастись, бросившись с храма, чтобы люди безоговорочно поверили, что Он – Сын Божий; наконец, использовав власть, насильно повести людей за собой. "Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою". "Ты... жаждал свободной веры, а не чудесной. Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника перед могуществом, раз навсегда его ужаснувшим. Но тут Ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками". "Уважая его [человека] менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его. Он слаб и подл"[6]. "Ты обещал им хлеб небесный, но… может ли он сравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным? ".
В словах Инквизитора проступает та же логика, что и в рассуждениях Раскольникова: люди делятся на немногих, выдерживающих свободу, и на подавляющее большинство тех, кто ее не выдерживает. Но теперь предлагается любить человека в его слабости. "И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных? ".
Инквизитор становится на защиту слабосильного человечества и во имя любви к людям отнимает у них обременяющий страданиями дар свободы, чтобы взамен дать счастье и спокойствие. "Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы... . <…> Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, ибо они слабы и бессильны"[7].
Мысль Инквизитора состоит в том, чтобы из любви к слабым людям, не выдерживающим свободы, организовать им земной рай – такое идеальное состояние, в котором человек, наконец, избавится от трагизма жизни, сомнений и мук совести. Но достигается это ценой признания духовной неполноценности и незрелости человека. Дух есть тревога и мука, делающие человеческую жизнь проблематичной, превращающие ее в трагедию свободной ответственности и принятия решений. И не является ли это мучительное брожение всего лишь заблуждением, от которого нужно освободиться, как от ненужной и зловредной обузы? И не состояние ли простодушного блаженства и покоя является единственной и конечной целью человека? Таким образом, обнаруживается связь стремления осчастливить человечество с презрением к нему и с уничтожением человека как духовного существа.
Так человечество распадается на меньшинство вождей, наделивших себя правом определять добро и зло по собственному усмотрению, и подавляющее большинство, образующее послушное стадо счастливых рабов. “Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если будет сделан с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. <... > И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими".
Достоевский провидчески моделирует то, что реально произошло в ХХ веке. Революционеры, ради счастья людей шедшие на неслыханные жертвы – ссылки, тюрьмы, жизненную неустроенность, приходя к власти, порабощали народ еще больше, чем прежний строй. Революции, совершаемые ради освобождения угнетенных, оборачивались неслыханными диктатурами. Следовательно, какая-то подмена содержится в стройных рассуждениях Инквизитора, апеллирующего вроде бы к реальному человеку, к тому человеку, каков он фактически есть. В чем же состоит эта подмена? Попробуем это сформулировать.
Люди действительно хотят быть свободными, и быть свободными действительно чрезвычайно трудно. Однако из этой чрезвычайной трудности свободы совсем не обязательно следует необходимость лишения людей свободы, как считает Инквизитор. Свободе можно научиться, пусть через труд и страдания, но учиться ей можно лишь уже будучи свободными. Только в состоянии свободы можно научиться быть свободным. Инквизитор же из трудности свободы делает вывод о необходимости превращения людей в счастливое стадо, но тем самым он отнимает у них саму возможность научиться быть свободными. Ложь любви Инквизитора к слабым людям состоит в том, что такая любовь приводит к увековечиванию их слабости и неспособности к свободе. Тем самым лишается смысла человеческая история, которая и есть не что иное, как процесс овладения людьми собственной свободой.
Поразительна концовка поэмы о Великом Инквизиторе. Христос тихо целует старика в "его бескровные девяностолетние уста", и тот его отпускает. Смысл этого поцелуя загадочен, но ясно, что в какой-то степени он перекликается с поцелуем Алешей Ивана. Алеша тоже не спорит с Иваном, но переполнен состраданием к нему за тот "ад в груди и в голове", с которым живет Иван, объявивший бунт против Бога.
Неклассическому подходу Достоевского к проблеме человеческой свободы соответствует новый способ изображения героев в его романах. В обычном романе образ героя строится автором из совокупности объективных качеств: социального положения, физической наружности, душевного облика, психологических характеристик, и сознание героя оказывается дополнительным элементом к этим объективным качествам. В романах же Достоевского все качества героя даются не внешним образом, но исключительно через сознание самого героя. Мы не видим, кем является герой объективно, но видим лишь то, как он осознает себя. Например, внешний вид Девушкина в "Бедных людях" дается через то, как он сам себя видит в зеркале. Даже окружающий мир дан в преломлении через восприятие самого героя: то угнетающее изображение Петербурга, которое мы видим в "Преступлении и наказании", определено болезненным состоянием Раскольникова.
Достоевский, по словам М.М. Бахтина, произвел как бы коперниковский переворот, превратив то, что ранее давалось твердым и завершающим авторским определением, в момент самосознания героя. Этот переворот связан с принципиальным отказом видеть в человеке лишь предмет, который можно внешним объективным образом более или менее окончательно познать и описать. В человеке всегда есть что-то, что только он сам может открыть в свободном акте самопознания и что не поддается окончательному определению. Поэтому человек никогда не совпадает с самим собой; он, скажем так, есть всегда больше, чем то, что он есть, и подлинная его жизнь совершается в этом несовпадении с самим собой, в выходе за пределы всего, что он есть, как вещное бытие, определимое помимо и независимо от его воли.
Такому воспринимающему мир и самого себя сознанию героя, противящемуся любым окончательным определениям, может противостоять в качестве чего-то другого лишь мир других, равноправных с ним сознаний. Отсюда возникает особая, полифоническая форма романов Достоевского, в которых герои выступают в виде множества самостоятельных, неслиянных голосов и сознаний, находящихся в диалогических личностно-нравственных отношениях. Сам автор уже не является по отношению к ним верховным носителем объективной и абсолютной истины, но становится участником равноправного диалога наряду со своими героями. При этом предполагается, что истина принципиально невыразима в пределах одного сознания, но порождается в точке соприкосновения двух или нескольких сознаний. Здесь уместна аналогия с платоновскими диалогами, в которых собеседники, обсуждая природу прекрасного, справедливости, добра, не открывают истину как нечто до этого разговора существующее “в себе”, хотя пока и неизвестное, но впервые создают ее в самом диалоге. И то, как диалог по обсуждению природы прекрасного, справедливости, добра сложился и пошел, определило дальнейший ход европейской культуры.
М.М. Бахтин пишет, что для Достоевского не существует идей и положений, которые были бы внеличностными или надличностными, даже истину, которая мыслится им в качестве идеала, он представляет в виде личности Христа, вступающего во взаимодействие с другими личностями. Таким образом, правда о мире становится неотделимой от правды о личности.
В романах Достоевского не только совокупность действующих лиц составляет полифонию голосов, но каждое отдельное сознание полифонично и диалогично внутри себя. В каждом голосе проступают два спорящих голоса, в каждом жесте присутствуют уверенность и неуверенность одновременно; открывается глубокая двусмысленность и многосмысленность каждого события. Все эти противоречия и раздвоенности развертываются как рядом стоящие или противостоящие, как согласные, но не сливающиеся, или как безысходно противоречивые, как вечная гармония неслиянных голосов или как их неумолчный и безысходный спор.М. М. Бахтин пишет об особой одаренности Достоевского слышать и понимать все голоса сразу и одновременно.
Для В.В. Розанова смысл легенды о Великом Инквизиторе в изначальной сущности человека, в его изначальной способности сделать правильный выбор: "Истина, добро и свобода суть главные и постоянные идеалы, к осуществлению которых направляется человеческая природа в главных элементах своих – разуме, чувстве и воле. Между этими идеалами и первозданным устройством человека есть соответствие, в силу которого она неудержимо стремится к ним. И так как идеалы эти ни в каком случае не могут быть признаны дурными, то и природа человеческая в своей первоначальной основе должна быть признана добротою, благою"[8].
Неверно, однако, трактовать философию Достоевского как философскую интерпретацию трагедии личностной, трагедии человеческого одиночества и человеческого выбора, хотя этот мотив в его творчестве был неоднократно использован экзистенциальной философией. Достоевский не меньшее значение придает социальной философии, той проблеме, которая занимает человечество со времен Платона – где идеальный образец человеческой общности? И со времен Платона ответ на этот вопрос формулируется в ущерб личной, индивидуальной свободе человека. Но как человек может быть счастливым в государстве, которое лишает его правды и свободы, прежде всего как свободы знать?
Н.А. Бердяев пишет: "Мы же гoвopим: cлoвo истины и cвoбoды дoлжнo быть пpoизнeceнo, xoтя бы oт этoгo pyxнyлo вce здaниe чeлoвeчecкoгo блaгoпoлyчия, пoшaтнyлиcь вce cтapыe и нoвыe ycтoи чeлoвeчecкoй жизни, вce цapcтвa зeмныe, xoтя бы вecь эмпиpичecкий миp oт этогo cлoвa пoлeтeл в бeзднy, pacпaлcя. Taк гoвopим мы вo имя aбcoлютнoгo дocтоинcтвa чeлoвeкa, вepя в cмыcл миpa, вepя в вeчнoсть, и нe xoтим пoддepживaть этoт миp лoжью и oбмaнoм. Дa и никoгдa, никoгдa нe пoгибнeт чeлoвeчecтвo, нe pacпaдeтcя миp oт cлoвa иcтиннoгo и cвoбoднoгo; чeлoвeчecтвo и миp cпaceт толькo этo cлoвo, тoлькo cлoвo этo пoвeдeт eгo к жизни вeчнoй, пoлнoй, cвoбoднoй и ocмыcлeннoй"[9]. Этим Бердяев полагает абсолютную необходимость свободы человека выбирать между добром и злом, и в этом утверждении – уверенность, что человек изберет добро.
В своей статье "Великий инквизитор" Н.А. Бердяев пишет: "…тeмa знaмeнитoй лeгeнды гopaздo шиpe, oнa yнивepcaльнa, в нeй дaнa цeлaя филocoфия иcтоpии и coкpыты глyбoчaйшиe пpopoчecтвa o cyдьбe чeлoвeчecтвa"[10].
Достоевский как ученый думает о прошлом и действует настоящим, его "Легенда" – предупреждение тем, кто стремиться строить общество на лжи во благо, стремиться ограничить естественное право человека знать и выбирать. Его предупреждение адресовано как действующей в России на тот момент власти, так и тем, кто желает эту власть изменить. Ведь именно современники Достоевского Н.А. Ишутин, С.Г. Нечаев призывали к немедленному революционному бунту, уверяя, что для революционера нравственно все, "что способствует революции". Стремление не считаться с человеческими жертвами, действуя во благо людей – вот что ужасает Достоевского.
Не случайно первые cлoвa, c кoтopыми Beликий Инквизитop oбpaтилcя к Xpиcтy, зaключeннoмy им в тюpьмy, были: "Дa Tы и пpaвa нe имeeшь ничeгo пpибaвлять к тoмy, чтo yжe cкaзaнo Toбoй пpeждe. Зaчeм жe Tы пpишeл нaм мeшaть? Ибo Tы пpишeл нaм мeшaть и сaм этo знaeшь". Как в современном Достоевскому, так и в современном нам обществе Христос, как носитель нравственного начала мешает тем, кто благодетельствует людей, отнимая у них их человеческую сущность. Предчувствие зарождения этой тенденции в современном Достоевскому обществе показывает социально-философскую зоркость Достоевского.
В.В. Розанов, анализируя "Легенду", восхищается зоркостью Достоевского, той духовной мукой, которой полны его герои. "Как это сделалось, что самое интересное очень скоро стало у нас самым неинтересным, – об этом произнесет свой суд будущая история. Несомненно только, что умственный индифферентизм, равнодушие ко всяким вопросам никогда еще не было так беззастенчиво, как в подрастающих на смену нам поколениях". Во многом расходясь в философской трактовке романа с Бердяевым, Розанов, тем не менее, признает актуальной поставленную Достоевским социально-философскую проблематику.
Таким образом, творческий опыт Достоевского, его осмысление идеи человеческой свободы – это непрерывный экскурс в человеческую историю, где сама свобода все время оказывалась лишней и ненужной. Настоящее для Достоевского – это мучительное осмысление человеком своей свободы, страх перед ее бременем и жажда независимости ото всех, в том числе и от Бога. Будущее, о котором Достоевский заботился – это наше настоящее, и оно подтверждает, что тревога Достоевского о том, как человек распорядится своей свободой не была напрасна.
Творчество Достоевского явилось предвосхищением цивилизационных и духовных катастроф ХХ века, которые еще совершенно не ощущались в спокойном ХIХ веке, верившем в непрерывный социальный прогресс на основе разума и развития наук. Достоевский показал, что действительность человеческой природы более трагична и противоречива, чем это представлялось прежде. И после его романов уже нельзя считать, что вопросы о Боге, бессмертии и свободе, о судьбе человека и человечества касаются лишь людей, профессионально занимающихся философскими абстракциями. А ХХ век подтвердил очень жестоким образом, что решение этих вопросов затрагивает жизнь миллионов мужчин и женщин.
В то же время в работе "Миросозерцание Достоевского" Н. Бердяев подчеркивает роковую двойственность писателя. С одной стороны, Достоевский исключительное значение придает началу личности и является, можно сказать, фанатиком личного начала. Но, с другой стороны, у него большую роль играет начало соборности и коллективности. Бердяев пишет о ложной идеализации Достоевским русского народа и народного коллектива как носителя духа. На деле русскому народу, и это опять же подтверждает трагический опыт ХХ века, не хватает развития идеи личной ответственности, самодисциплины, личной духовной автономии. Достоевский обращен к этой задаче и в то же время соблазняет русским коллективизмом, слиянием с почвой, в которой он надеется обрести высшую правду. В его творчестве отразилась двойственность русского характера, в ней даны и великие русские возможности и великие русские опасности. Тем более ценно творческое наследие Достоевского, его уникальное видение нравственных проблем современного ему общества. Вопрос, задаваемый Достоевским "Нужна ли человеку свобода? " актуален и сейчас. Необходимы большая духовная работа над наследием Достоевского и осознание явленного им опыта.
1. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Н. Бердяев о русской философии / Сост., вступ. ст. и примеч. Б.В. Емельянова, А.И. Новикова. Ч.1. Свердловск, 1991.
2. Бердяев Н. А.: Pro et contra. Кн.1. / Сост., вступ. ст. и прим.А. А. Ермичева. СПб., 1994.
3. Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т.4.М., 1956.
4. Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т.5.М., 1957.
5. Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т.9.М., 1958.
6. О великом инквизиторе: Достоевский и последующие. М., 1991.
7. Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского // Сб. Антология русской философии, СПб, 2001.
8. Розанов В.В. Соч. Т.1 (Религия и культура). М., 1990.
9. Сапов В. Достоевский Федор Михайлович // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С.167-169.
10. Селезнев Ю.И. Достоевский. М., 1981.
[1] Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 4. М., 1956.
[2] Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 4. М., 1956.
[3] Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 5. М., 1957.
[4] Там же.
[5] Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 9. М., 1958.
[6] Там же.
[7] Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 10 т. Т. 9. М., 1958.
[8] Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского // Сб. Антология русской философии, СПб, 2001.
[9] Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Н.Бердяев о русской философии / Ч. 1. Свердловск, 1991. С.21
[10] Бердяев Н.А.: Pro et contra. Кн. 1. / Сост., вступ. ст. и прим. А.А. Ермичева. СПб., 1994.
Проблема свободы в философии Достоевского Оглавление Введение. 3 1. Свобода или необходимость?. 6 2. Легенда о Великом Инквизиторе. 11 Заключение. 19 Список использованной литературы.. 20 Введение Кажды
Проблематика и особенности романа Э. Верхарна "Зори"
Проблеми націй і держави в суспільно-політичній спадщині Івана Франка
Проблемный анализ романа "Пролетая над гнездом кукушки"
Проза о войне Василия Быкова
Произведения А.С. Пушкина для детей
Произведения-речи Александра Вертинского
Просветительская литература Франции XVIII столетия
Психологизм романа-эпопеи Л.Н. Толстого "Война и мир"
Психология средневекового человека по книге И. Хейзинги "Осень средневековья"
Психология чувства в трагедии Г. Клейста "Пентесилея"
Copyright (c) 2024 Stud-Baza.ru Рефераты, контрольные, курсовые, дипломные работы.