База знаний студента. Реферат, курсовая, контрольная, диплом на заказ

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ РЕЛИГИИ

 

Религиозная вера представляет собой феномен субъективного мира человека, его пси­хики, его сознания. Но далее неизбежно встает вопрос: откуда берутся у людей религиозные верования и пред­ставления? Каковы причины, обуславливающие появле­ние этих верований?

На эти вопросы различные ответы давали как за­щитники религии, так и ее противники.

Так, русские православные богословы и близкие к православию философы отвечали на этот вопрос одно­значно: всякая душа — «христианка», ибо ей присуще изначальное тяготение к своему творцу, т. е. к богу, абсолюту. Православный философ В. Зеньковский пи­сал: «Знание бога» не есть вообще «творчество души», а есть первичное данное и неустранимое ее достояние,— оно-то и стоит позади феноменологии веры, оно, оче­видно, связано с самой природой души...» Зеньковскому вторит другой религиозный философ — С.Л. Франк: «Подлинную и первичную реальность мы видим не извне, мы ощущаем и переживаем ее внутри нас самих, в бытии нашего Я, а поскольку мы сознаем наше Я огра­ниченным, мы вместе с тем сознаем, что оно своими корнями укреплено в некой абсолютной непреходящей и всеобъемлющей реальности».

Несмотря на всю «ученую» терминологию, основной смысл этих рассуждений проступает достаточно ясно: идея бога изначально присуща человеческому сознанию, которое непосредственно «ощущает и переживает» при­сутствие божества.

Нет необходимости подробно доказывать, что по­добное объяснение феномена религиозной веры пол­ностью несостоятельно с научной точки зрения. Оно противоречит реальным фактам, ибо заранее предпола­гает всеобщий и обязательный для всех людей харак­тер религиозной веры. А как тогда быть с миллионами вольнодумцев и атеистов?

Образовывается «порочный круг»: вера в бога выводит­ся из существования бога, а само существование бога доказывается особым характером религиозной веры.

Как показывает история философии и общественной мысли, наиболее содержательные и плодотворные попытки объяснения религиозной веры исходили от мыслителей, которые критически относились к религии и стремились объяснить феномен веры естественными, земными причинами, не прибегая к «помощи» сверхъ­естественного.

Уже мыслители древности обратили внимание на связь между религиозной верой человека и его психи­ческими состояниями и переживаниями. Тезис «страх создал богов» был популярен в среде античных мате­риалистов, от Демокрита до Лукреция. Эта идея была углублена и развита многими мыслителями Нового вре­мени. Например, Б.Спиноза писал: «...так как люди часто попадают в столь затруднительное положение, что не могут составить себе никакого плана, и так как они из-за сомнительных благ фортуны, безмерно желаемых ими, большею частью находятся в жалком колебании между надеждою и страхом, то поэтому в большин­стве случаев они чрезвычайно склонны верить чему угодно... Итак, страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается».

В этих суждениях Спинозы обращают на себя вни­мание два момента. Во-первых, он связывает опреде­ленные психологические состояния людей с их реаль­ными условиями жизни, подчеркивая, что люди «склон­ны верить чему угодно», когда они находятся в «затруд­нительном положении» и не могут принять какого-либо решения. Во-вторых, Спиноза не сводит эмоциональное состояние, рождающее «суеверия», к страху, а опреде­ляет его как «колебания между надеждой и страхом».

Говоря о мыслителях, которые исследовали реальные условия, предпосылки и причины религиозной веры, нельзя не упомянуть о Людвиге Фейербахе, который в своих «Лекциях о сущности религии» пытался углубить концепцию страха как источника религии. Он выдвинул тезис, согласно кото­рому основой религии является чувство зависимости.

Фейербах не абсолютизировал роль отрицательных переживаний в формировании религиозных верований. Боги, как он считал, представляют собой не только во­площение качеств, вызывающих страх, они олицетво­ряют и положительные свойства людей и поэтому вызы­вают в них чувства восхищения, радости, благодарно­сти. «Я существенно отличаюсь от прежних атеистов... именно тем,— писал Фейербах,— что я беру для объяс­нения религии не только отрицательные, но и положи­тельные мотивы, не только невежество и страх, но и чувства, противоположные страху, — положительные чув­ства радости, благодарности, любви и почитания, что я утверждаю, что обожествляют как страх, так и любовь, радость, почитание». Заметим, что у Фейербаха нет здесь четкого различения чувств, вызывающих религиоз­ную веру. Однако необходимо отдать должное стремлению немецкого философа выйти за узкие рамки страха при объяснении психологических истоков религии.

Философ подчеркивает роль чело­веческих желаний и стремлений в формировании рели­гиозных образов и мифов. По Фейербаху, «Желание есть потребность, чтобы что-нибудь было, чего нет; сила воображения, вера представляет это человеку как существующее».

Именно эти неудовлетворенные желания лежат, по мнению Фейербаха, в основе веры в чудеса, которая составляет важный элемент большин­ства религий.

Таким образом, можно с полным правом утверждать, что Л. Фей­ербах сделал значительный вклад в раскрытие гносеологиче­ских и психологических корней религии.

Приступая к изложению проблемы психологических кор­ней религии, необходимо, прежде всего, уточнить содер­жание анализируемого понятия. Речь идет о решении двух задач: выяс­нении, во-первых, соотношения психологических и гно­сеологических корней религии и, во-вторых, соотноше­ния психологических и социальных ее корней.

В содержание понятия «гносеологические корни ре­лигии», как правило, включают все аспекты функциони­рования человеческой психики, которые создают благо­приятные возможности для формирования религиозных верований. В такой трактовке гносеологические корни религии фактически включают в себя психологиче­ские. Возможен и иной подход, если исходить из точного значения термина «гносеологический». Гносеологический подход — это подход с точки зрения теории познания. Следовательно, гносеологические корни религии — это те условия, предпосылки и возможности формирования религиозных верований, которые связаны с функцио­нированием познавательных процессов: ощущений, вос­приятий, представлений, мышления. Реально в психике индивида эмоциональные процес­сы никогда не существуют в отрыве от познавательных (когнитивных) и волевых. Они в значительной мере соз­дают общий «тонус» психической жизни личности, общую окраску ее умственной и предметной деятель­ности. Этот общий эмоционально-психологический «фон» личности оказывает влияние и на ее мировоззренческие установки, именно он в определенных случаях создает благоприятные возможности для приобщения индивида к религиозным верованиям, бытующим в окружающей его социальной среде.

Также на формирование религиозности влияет понятие психического настроя личности, выдвинутое Б.Д. Парыгиным. Парыгин опре­деляет психический настрой личности как «интеграль­ное структурное образование, которое характеризует то­нальность и степень предметной направленности психи­ческого состояния человека в каждый данный конкрет­ный отрезок времени».

Для понимания «настроя», способствующего возник­новению религиозности, важно также различать ситуа­тивный настрой, который представляет собой весьма подвижное и текучее образование, и константный, ха­рактерной особенностью которого является его связь с общей жизненной позицией личности, с системой ее взглядов и убеждений. Константный настрой обычно связан с определенным социальным типом личности.

Б.Д. Парыгин выделяет основные социальные факторы, определяющие устойчивость или неустойчивость кон­стантных настроений личности. К числу факторов устойчивости настроений он причисляет сложившееся ми­ровоззрение, цельность убеждений, критичность, уравно­вешенность. Все эти факторы, несомненно, оказывают существенное влияние на личность в момент ее мировоззренческого и морального кризиса.

Таким образом, для характеристики психологических корней религии важно учитывать не просто отдельные эмоциональные процессы, свойственные данному инди­виду. Главное здесь состоит в выявлении общих психи­ческих состояний личности, которые накладывают отпе­чаток на протекание всех ее психических процессов, на ее поведение в обществе, на выбор ею той или иной системы ценностных ориентации. Устойчивые констант­ные психические состояния, если в них преобладают отрицательные настроения — пассивность, апатия, нере­шительность,— и составляют социально-психологический фон, благоприятствующий приобщению к религии, фор­мированию религиозной веры.

Вторая важнейшая методологическая проблема — это проблема соотношения психологических и социальных корней религии.

В решении этой проблемы можно выделить три основ­ных подхода:

1. Религиозная вера индивида якобы им­манентно присуща его сознанию («душе»), так как источ­ником сознания («души») является бог. Это религиозно-идеалистическое решение проблемы.

2. Индивидуальная религиозность определяется внутренней психологической (или биологической) потребностью отдельного индивида в вере. Такой подход характерен для многих кон­цепций в буржуазной психологии, в том числе и для психоанализа.

3. Научное, материалистическое решение проб­лемы: сама по себе психика индивида религиозную веру не рождает, но под воздействием условий жизни создаются определенные психические состояния, кото­рые благоприятствуют усвоению индивидом религиоз­ных верований из окружающей среды.

Остановимся кратко на характеристике первых двух концепций. Как уже говорилось, выведение религиоз­ной веры из божественного источника свойственно не только богословам и церковным проповедникам, но и представителям буржуазного религиоведения. Напри­мер, по мнению немецкого философа и религиоведа Рудольфа Отто (1869—1937), в основе индивидуальной религиозности лежит встреча человека со «святым», т. е. с богом, встреча, которая происходит в глубинах психики, носит иррациональный характер и вызывает соответствующие религиозные переживания.

Согласно взглядам немецкого философа Макса Шелера (1874—1928), психология религии должна по­стулировать реальность «религиозных объектов» (т. е. сверхъестественного, бога), прежде чем она предпри­мет попытки исследовать их воздействие на человече­скую психику. И отсюда Шелер делает вывод, вполне естественный, исходя из его посылок : все те, кто не верят в реальность сверхъестественного, не имеют права исследовать психологический феномен ре­лигиозной веры'(стр57), то есть психологией религии могут заниматься только верующие.

Что касается второй концепции, постулирующей субъективную биологическую либо психологическую по­требность индивида в религиозной вере, то ее вари­анты весьма многочисленны. Для представителей пси­хоанализа, например, характерны попытки рассматри­вать в качестве основного источника религиозной веры биологические инстинкты и побуждения человека, ко­торые приходят в конфликт с социальными нормами и, будучи подавлены, сублимируются в религиозных ил­люзиях. Главный корень религии, по Фрейду, за­ключается в бессознательных влечениях и желани­ях, которые присущи человеку от рождения и носят ин­стинктивный характер. Это дает основания считать его концепцию натуралистической, биологизаторской.

Элементы биологизаторства характерны и для Эри­ха Фромма (1900—1980), самого видного представите­ля так называемого социофрейдизма. С точки зрения Фромма, необходимость религии (которую он понима­ет как общую систему жизненной ори­ентации и почитания каких-либо объектов) коренится в «факте дихотомии человеческого существования»: с одной стороны, человек есть часть природы, а с дру­гой— разум возвышает его над природой и в то же время лишает естественной целостности и единства. Че­ловек вечно неудовлетворен собой и окружающим. Он стремится решить загадки своего существования, но экзистенциальные противоречия его бытия возобновля­ются вновь и вновь. Именно эти противоречия, прежде всего, противоречие между разумом человека и его те­лесным бытием как природного существа, и лежат в основе существования религии.

Последователь Фрейда Н. Браун, пытавшийся на основе психоаналитических идей о врожденных инстинк­тах объяснить ход человеческой истории, писал о бли­зости учения Фрейда о «неврозе человечества» и уче­ния христианства о первородном грехе. Он заявлял даже, что история неврозов человечества есть в значи­тельной мере история религии. Подобные и близкие к ним позиции типичны для многих теологов и религио­ведов, пытающихся использовать «реинтерпретированный» психоанализ как для обоснования необходимости религии, так и для практических целей религиозной психотерапии. Вольнодумец и рационалист Фрейд стал изображаться ими в качестве «апостола психоаналити­ческого евангелия».

Среди буржуазных психологов, исследующих рели­гию, широко распространены попытки интерпретиро­вать потребность индивида в религии как его внутрен­нюю психологическую потребность. Американский пси­холог У. Кларк, признавая многообразие психологиче­ских истоков религии, склоняется к мнению, что глав­ным ее источником являются поиски смысла жизни. Конечно, вопрос о смысле жизни может решаться ин­дивидом с религиозных позиций, но значит ли это, что поиски смысла жизни всегда ведут к религии?

Американский психолог П. Джонсон связывает су­ществование религии с потребностью человека в «со­хранении ценностей». Религия, полагает Джонсон, вы­растает из желания человека сохранить в мире то, что наполнено для него ценностным содержанием, что удов­летворяет его основные потребности. Бог становится для человека гарантом его личных и общественных цен­ностей¹.(стр60) Нет сомнения, что образ или идея бога в со­знании верующего действительно выполняют роль основного творца и «хранителя» ценностей. Однако ос­тается недоказанным тезис, согласно которому рели­гию рождает всеобщая потребность людей в сохране­нии ценностей. Ведь система ценностей и ценностных ориентации людей исторически меняется. И далеко не всегда она связана с религией, с идеей бога.

Американский социальный психолог Г. Оллпорт по­пытался создать «многофакторную» теорию психологи­ческих корней религии. Он заявляет, что «в процессе развития религия индивида преломлялась через:

- его физиологические потребности,

- его темперамент и умственные способности,

- его психогенные инте­ресы и ценности,

- его поиски рационального объяс­нения мира,

- его реакцию на окружающую куль­туру» ². (стр60)

Нельзя отрицать, что многие перечисленные Оллпортом факторы действительно играют определенную роль в процессе формирования религиозности индивида. Однако, во-первых, у Оллпорта физиологические и био­генные факторы (темперамент) ставятся в один ряд с социальными. А во-вто­рых, Оллпорт в данной схеме не выходит за рамки абстрактного антропологизма, поскольку основой формирования религиозности у него выступает индивид, а социальные воздействия лишь придают индивидуальной религиозности общепринятые в данном обществе формы.

Потребность в религии, как и многие иные духов­ные («высшие») потребности человека, не является ни потребностью его организма, ни всеобщей характери­стикой его абстрактно понимаемой человеческой природы или психики. Она социальна по своему проис­хождению и сущности. Говоря более конкретно, потреб­ность в религии есть потребность определенных соци­альных систем в иллюзорном восполнении действитель­ности, в основе которой — практическое бессилие людей, их неспособность подчинить своему контролю объек­тивные условия своей жизни.

Это не значит, что данная потребность может реа­лизоваться вне отдельных индивидов. Ведь общество не есть некая целостность, существующая независимо от отдельных личностей. Общество образуют люди в их ре­альных отношениях и связях. Поэтому потребность в религии находит свое конкретно-историческое воплощение и на индивидуально-психологическом уровне. Для того или иного человека, живущего в условиях, когда религия есть необходимый элемент социальной жизни, потребность в религиоз­ных иллюзиях представляется его внутренней психоло­гической потребностью. В действительности же она за­дана ему обществом, социальной средой, в которой он формируется и воспитывается.

Эти отправные суждения помогут правильно решить вопрос о соотношении психологических и социальных корней религии. Религиозная вера непосредственно есть психологический феномен, достояние субъективного мира личности. Поэтому, исследуя формирование веры, нельзя игнорировать те психические состояния, кото­рые благоприятствуют ее возникновению, создают оп­ределенные субъективные предпосылки для этого. Од­нако, анализируя подобные психические состояния, сле­дует иметь в виду, что они сами по себе не предопре­деляют формирования религиозности у индивида. Иначе говоря, само наличие психических состояний и настроений, благоприятствующих возникновению религиоз­ной веры (например, состояний психической подавлен­ности, горя, переживаний одиночества, неудовлетворен­ности собой и т. п.), не влечет с необходимостью обра­щения человека к религии. В реализации этих предпо­сылок решающую роль играют социальные факторы: наличие или отсутствие определенных мировоззренче­ских позиций, непосредственное социальное окружение человека, условия его семейного воспитания и т. п.

Следовательно, психические состояния и настроения, способствующие формированию религиозности, т. е. психологические корни религии, следует рассматривать лишь как условия, предпосылки, которые реализуются только благодаря воздействию определенных социаль­ных факторов.

Воздействие социаль­ных факторов в процессе формирования религиозной веры индивида проявляется на двух уровнях. Прежде всего, социально детерминированы сами психические состояния индивида, благоприятствующие его обраще­нию к религии. Любой устойчивый отрицательный пси­хический настрой (страх, подавленность, апатия и т.п.) есть результат определенных условий жизни данной личности, он не случаен и не выводим из общих, ант­ропологических характеристик человека. Но, как уже говорилось, социальные факторы играют и здесь ре­шающую роль, определяя направление, в котором реа­лизуются уже сформировавшиеся психические состоя­ния личности. Следовательно, само формирование ре­лигиозной веры представляет собой сложный процесс диалектического взаимодействия психического и со­циального.

Анализ сложной диалектики психического и соци­ального в процессе формирования религиозной веры позволяет наметить два аспекта, два направления ис­следования психологических корней религии. Одно на­правление может быть названо историческим, или филогенетическим. Его задачей является изучение эво­люции психологических корней религии в ходе истори­ческого развития человечества. Неверно было бы счи­тать, что психологические корни религии не претерпе­вали исторических изменений. Напротив, можно с уве­ренностью предположить, что исторически менялись и содержание психологических корней религии, и место определенных психических состояний в индивидуальном сознании, и широта их распространения в обществе, и их устойчивость. Все эти проблемы требуют своего ис­следования с материалистических позиций. Второе направление исследования может быть назва­но индивидуально-психологическим, или онтогенетиче­ским. Речь идет о психологических особенностях раз­вития ребенка, а затем и взрослого человека, которые имеют важное значение для объяснения процесса фор­мирования религиозной веры.

Первая проблема, которая встает перед исследователем исторической эволюции психологических корней рели­гии, — это проблема психологических предпосылок и кор­ней религии в первобытном обществе. Специфические условия жизни первобытного человека сформировали некоторые особенности его психики, которые непосред­ственно связаны с возникновением и воспроизводством так называемых ранних форм религии — магии, фети­шизма, тотемизма. К настоящему времени этнографы накопили значительный материал, проливающий свет на вопрос о социально-психологических предпосылках формирования магических верований и магической прак­тики.

Известный английский этнограф Б. Малиновский (1884—1942) близко подошел к правильному понима­нию социально-психологических корней магии. Он пи­сал: «...магия снабжает первобытного человека рядом готовых ритуальных действий и верований, содержа­щих в себе определенные умственные и практические приемы, которые призваны преодолеть опасные пробе­лы, возникающие в ходе достижения важных целей, либо критические ситуации. Она позволяет человеку с уверенностью добиваться важных целей, сохранять его равновесие и его психическую целостность в приступах гнева, в муках ненависти, неразделенной любви, отчая­ния или страха. Функция магии состоит в том, чтобы ритуализировать оптимизм человека, утвердить его веру в победу надежды над страхом». Малиновский связывает магию с особыми ситуациями в жизни первобытных людей, когда те не были уверены в достижении постав­ленных целей, ибо в их жизнь вмешивались силы, лю­дям неподвластные. Он характеризует психологические корни первобытной магии, связывая ее с господством чего-то непредвиденного, с эмоциональ­ными колебаниями между надеждой и страхом.

Аналогичный материал находим в работах русского этнографа Л.Я. Штернберга (1861 —1927). Перед пер­вобытным человеком, писал он, «в борьбе за существо­вание встает «его величество случай», то, что мы назы­ваем удачей, счастьем и т. д., явление для него совер­шенно непонятное, таинственное... Вот тут-то и начи­нается область религии».

Малиновский и Штернберг не останавливаются на констатации связи между определен­ными психическими состояниями первобытного челове­ка (страх, колебания между надеждой и страхом) и первобытной религией, в частности магией, а пытают­ся выявить реальные социальные источники указанных психических состояний, усматривая их в практической слабости первобытного человека, его неуверенности в результатах своих действий.

Эта неуверенность порождает и такую форму маги­ческих верований, как гадание, бросание жребия, пред­сказание судьбы. Перед лицом ог­ромного числа внешних объективных и непредвиден­ных факторов первобытный человек как бы снимает с себя ответственность за принимаемое решение, пере­кладывая ее на магические силы предсказателя или случайно выпавшего жребия. С помощью него, по Л.С. Выготскому, человек пы­тается практически овладеть своим поведением, искус­ственно вводя в ситуацию особый созданный им стимул (жребий). С точки зрения нашей темы особый интерес пред­ставляет характеристика С.А. Токаревым социально-психологических корней вредоносной магии. Он убеди­тельно доказал, что социальной основой вредоносной магии в первобытном обществе является межплемен­ная вражда. Первобытный коллективизм ограничива­ется рамками данного племени. Иноплеменники рас­сматриваются как потенциальные враги, которые могут убить, причинить вред, «околдовать».

Итак, с одной стороны, несомненно, что психологи­ческим корнем религии является страх перед действием непонятных для человека и непредсказуемых им фак­торов, включая силы природы и потенциально враждеб­ные действия иноплеменников, с другой стороны, психо­логические корни первобытной религии были бы не рас­крыты полностью, если бы мы игнорировали такие пси­хические состояния людей той эпохи, как страстная надежда на удачу (в охоте, в стычке с врагами и т. п.) и связанное с ней стремление выдать желаемое за дейст­вительность.

Исторический анализ психологических корней рели­гии предполагает выяснение вопроса о том, насколько указанные психические состояния (страх, колебания между страхом и надеждой, стремление выдать же­лаемое, за действительность) сохранялись и воспроиз­водились в различных системах общественных отноше­ний, сменявших друг друга в процессе исторического развития. По-видимому, в сфере отношений людей к природе развитие производства и науки понемногу ос­лабляло и сужало социальные источники данных пси­хических состояний. Отсюда и постепенное падение вли­яния магии на сознание и поведение людей, процесс, ко­торый Макс Вебер назвал «расколдованием мира» .

Одной из психологических предпосылок религии в первобытном обществе было стремление к оживотворению, одухотворению, олицетворению мира.

И.А. Крывелев полагает, что «стремление к олицетворению присуще человеческому сознанию в той или иной мере на всех ступенях развития»². Конечно, какие-то элементы олицетворения мы находим в психике современного ребен­ка. Однако в отношении взрослых вряд ли можно сей­час говорить о тенденции к олицетворению действитель­ности. Думается, что данная тенденция специфична в основном для первобытного человека и объясняется, прежде всего, тем, что он в силу ограниченности своей практики был не способен выделить себя из мира при­роды, сознательно противопоставить себя как субъекта познания и действия окружающим его предметам и яв­лениям. Не будучи в состоянии провести четкой разгра­ничительной линии между собой и природой, человек той эпохи пытался осмыслить явления природы по ана­логии с собой как живые, сознательные существа, а их изменения и взаимодействия объяснял сознательными актами поведения.

Психологи на эмпирическом уровне подтвержда­ют вывод об историческом изменении психики людей в зависимости от условий их жизни.

Как отмечает А.Р. Лурия, «в конкретных психологических исследованиях накаплива­лось все больше фактов, показывающих, что строение сознания изменяется с историей и что... по мере пере­хода от одной общественно-исторической формации (или уклада) к другой меняется не только содержание сознания, но и его строение. Иначе говоря, факты все более отчетливо начинали указывать на историческую природу психических процессов человека».

Общий вывод об историческом харак­тере содержания и строения человеческой психики, об определяющей роли объективных условий жизни и де­ятельности людей в процессе изменения их психических функций является той методологической основой, ко­торая должна быть путеводной нитью для будущих ис­следователей исторической эволюции психологических корней религии.

Несмотря на гигантское развитие науки и техники в современных странах наблюдается «всплеск» так называемой нетрадиционной религиозности, что определяется условиями жизни.

Интенсификация трудовой деятельности, нервные перегрузки, связанные с урбанизацией, резкое обостре­ние экологической ситуации, постоянная неуверенность в завтрашнем дне, как следствие безработицы и разо­рения мелких собственников, наконец, возрастающая угроза термоядерной катастрофы — вот те главные со­циальные факторы, которые вызывают настроения безысходности, отчаяния и страха. Эти настроения и психические состояния тол­кают многих из них в различного рода секты, к «про­рокам», «гуру», которые обещают духовное исцеление, заявляют, что путь к спасению — не в изменении обще­ства, а в изменении сознания человека.

Представители так называемого реформированного психоанализа с помощью специфических категорий пы­таются доказать, что состояния внутреннего конфлик­та и неудовлетворенности — извечные состояния любого человека. Так, например, А. Адлер пишет о «чувстве неполноценности», якобы присущем каждому человеку. К. Хорни определяет основное состояние человека как «беспокойство». Г. Салливен также считает «беспокой­ство» исходным состоянием любого индивида. Подоб­ные же идеи, но в ином теоретическом обрамлении на­ходим и у представителей экзистенциализма. У них та­кие характеристики человеческой психики, как «страх», «отчаяние», «чувство вины», становятся основными, оп­ределяющими человеческое существование антрополо­гическими категориями. Не случайно некоторые протес­тантские теологи с готовностью использовали фило­софские построения экзистенциализма для обоснования необходимости религиозной веры. Так, П. Тиллих (1886-1965) считал, что «страх» - коренное «экзистенциальное» (т. е. антропологическое, всеобщее) состояние человека. Преодолеть этот экзи­стенциальный страх человек, по Тиллиху, может лишь с помощью религиозной веры. Только она способна, вопреки экзистенциальным конфликтам, сформировать «мужество быть». Философия экзистенциализма является, с точки зрения Тиллиха, неизбежной предпосыл­кой и указанием пути к христианской вере. Не случай­но его взгляды характеризуют обычно как «экзистен­циальную теологию».

На этом примере видно, как буржуазные идеологи, абсолютизируя некоторые психические состояния, при­сущие людям, превращая эти состояния во всеобщие (антропологические) характеристики человека, утверж­дают в массовом сознании мысль о религиозной вере как необходимом и единственном пути спасения.

Индивидуально-психологический анализ психологиче­ских корней религии предполагает, прежде всего, изу­чение ряда психических особенностей человека, которые оказывают влияние на формирование религиозной веры.

Психолог К.К. Платонов относит к пси­хологическим корням религии противоречие в психике человека между осознанным и неосознанным, созна­нием и бессознательным. Исходя из известного высказы­вания Л. Фейербаха, согласно которому «тайна религии есть, в конце концов, лишь тайна сочетания сознания с бессознательным, воли с непроизвольным в одном и том же существе», К.К. Платонов полагает, что неспо­собность понять и объяснить неосознанные и непро­извольные проявления человеческой психики толкает людей в сторону религиозной мистификации этих явле­ний.

Проблема психологических корней религии не может быть решена и без учета тех кризисных и критических состояний, которые испытывает человек под воздействием социальной среды и которые в психологической литера­туре обозначаются различными терминами (стресс, фру­страция, конфликт, кризис). Ф.Е. Василюк в книге «Психология переживаний» указывает на один из возможных вариантов «защи­ты» от критических ситуаций: «Отрицание, искажение, сокрытие от себя реальности, бегство от нее, само­обман» '. Это один из путей иллюзорного выхода из критических ситуаций, выхода, при котором достигается лишь психологическое уравновешивание личности, субъ­ективное успокоение или утешение. Именно такой вы­ход предлагает религия.

Выбор личностью того или иного вы­хода из критических ситуаций, как уже говорилось, детерминируется социальными факторами, в число которых входят мировоззренческие, идейные позиции самой личности и система ее взаимоотношений в коллективе, в социальной группе. Иллюзорный, рели­гиозный выход из критической ситуации может быть избран индивидом и под влиянием воспитания, и в силу слабых связей его с окружающими людьми, когда пси­хологические потребности в сочувствии и сопереживании не удовлетворяются или удовлетворяются носителями религиозной идеологии, использующими это в своих целях.

В богословской и философско-идеалистической лите­ратуре значительное внимание уделяется страху смерти, который рассматривается как один из важнейших источ­ников религиозной веры.

Католический психолог-религиовед В. Херр подчер­кивает, что «основной онтологический факт, который логически ведет к изучению психологии отношения че­ловека к богу, есть реальность смерти». По его мне­нию, проблема жизни и смерти может рассматриваться как указание на непрочность человеческого существо­вания и на последовательную и полную зависимость от силы, которая может обеспечить человеку жизнь после смерти.

Искусственно возбуждая и стимулируя страх смерти, защитники религии пытаются принизить роль разума, утвердить в сознании людей веру в бога и в бес­смертие души как якобы единственный выход из «тра­гизма существования» человека.

Религиозная вера

В системе любой религии вера занимает центральное место. Вне веры в сверхъестествен­ное невозможна сама рели­гия, ее культовые и институциональные формы. Не слу­чайно слово «верующий» отождествляется в нашем сознании с понятием «религиозный человек».

Анализ феномена веры может про­водиться с различных теоретических позиций и вычле­нять разные стороны этого сложного явления. Выделяют три аспекта изучения веры:

1.Гносеологический аспект - исследует предмет веры, выясняя при этом, является ли он чем-то реальным, объективно существующим, либо иллюзорным, фантасти­ческим ;

2.Социологический аспект главное внимание уделяет проблеме социальной детерминации веры, выявляя те общественные условия и обстоятельства, ко­торые ее породили ;

3.Психологический аспект изучает специфику и сущность тех психологических процессов, которые участвуют в вере, рассматривая последнюю как специфическое психическое состояние личности.

С материалистической точки зрения все назван­ные выше аспекты изучения веры находятся в тесном единстве, понять особенности различных типов веры можно лишь при учете всех трех аспектов. Однако эта многоаспектность фено­мена веры является одним из факторов, обусловивших много­образие подходов к ее объяснению и оценке.

В рамках психологии религии речь, естественно, пойдет прежде всего о социально-психологическом ана­лизе веры, и при этом главное внимание будет уделено особенностям религиозной веры. Религиозная вера с точки зрения психологических ее особенностей есть лишь ча­стный случай веры вообще, необходимо выяснить, ка­кова социально-психологическая природа феномена ве­ры вообще и чем нерелигиозная вера отличается от веры религиозной. Наконец, представляется уместным и полезным показать многообразие различных точек зре­ния на веру, обратившись к истории теологии, философии и психологии и выделив лишь некоторые, наиболее су­щественные тенденции, которые типичны не только для прошлого, но и в той или иной форме существуют и в настоящее время.

Говоря об основных тенденциях в объяснении веры, необходимо выделить, с одной стороны, теологическую традицию (речь пойдет только о христианской теоло­гии), а с другой — взгляды различных философов и пси­хологов. В первую очередь обратим внимание лишь на те моменты, ко­торые характерны для ортодоксальной теологической традиции. Прежде всего, следует отметить, что хри­стианские богословы рассматривают веру как «дар бо­жий», как нечто, в конечном счете, исходящее от бога, а не от человека. Протестантский теолог Карл Барт (1886—1968) писал, что вера «представляет собой... милостивое обращение бога к человеку, свободное личное присутствие Иисуса Христа в действиях человека». И далее: «Человек — субъект веры. Не бог, но человек верит. Однако именно это бытие человека как субъекта в акте веры выступает как предикат субъекта бога...»

Основа веры, с точки зрения теологов,— это боже­ственное откровение, данное, прежде всего, в «богодухновенной» книге — Библии. Так христианская церковь отмежевывается от субъективистских трактовок рели­гиозной веры, сводящих ее к тем или иным состояниям человеческого сознания. Если основа религиозной ве­ры— божественное откровение, переданное людям че­рез Библию (а единственной хранительницей этого откровения объявляется церковь), то тем самым «орто­доксальная вера» отделяется от всякого рода «ересей».

Поскольку христианская вера якобы исходит, в ко­нечном счете, от бога, то, с точки зрения богословов, она предполагает уверенность в могуществе и силе бога и одновременно сознание ничтожности и слабости че­ловека.

Мартин Лютер утверждал, что христианская вера представляет собой непременное условие справедливости, благочестия и спасения человека, а отсутствие веры означает грех. Ссылаясь на евангельский текст, он объявлял всех не­верующих «осужденными к погибели».

Таковы наиболее существенные особенности трактов­ки веры официальной христианской теологией. Следует учитывать, что характеристика веры христианскими тео­логами отнюдь не исчерпывается выделенными выше суждениями и оценками. В качестве примера приведем взгляды протестантского теоло­га Пауля Тиллиха, высказанные им в работе «Что такое вера». Тиллих определяет религиозную веру как «выс­ший интерес» личности, который находится в центре ее духовной жизни и обнимает все структуры, включая как бессознательные элементы, так и сознание. В акте веры, уверяет Тиллих, преодолевается противоположность между субъектом и объектом, между имманентным и трансцендентным. Вера, по его мнению, реализует не­посредственную связь между человеком и богом. При этом сам бог, в отличие от ортодоксальной традиции, рассматривается им не как трансцендентная сущность, а как «основа и источник» человеческого бытия.

Усилия многих теологов направлены также на то, чтобы избежать противопоставления религиозной веры знанию и разуму. Разными способами и путями доказы­вается, что религиозная вера якобы ничуть не противо­речит современному знанию, науке, человеческому мыш­лению. Подобные идеи теологов принципиально несостоятельны, поскольку совместить веру в сверхъестественное с наукой и челове­ческим разумом невозможно. Такие попытки говорят лишь о том, что устои религиозной веры, в свое время казавшиеся незыблемыми, в современную эпоху ока­зываются не столь уж прочными.

В философии прошлых веков предпринимались мно­гочисленные попытки раскрыть содержание понятия «вера», рассматривая его в широком, нерелигиозном кон­тексте.

Английский философ Давид Юм (1711 — 1776) считал, что вера, с одной стороны ,необходима для того, чтобы отличить продукты воображения от реальных фактов, а с другой — она лежит в основе тех связей в нашем сознании, которые рассматриваются как каузальные (причинные), а в действительности форми­руются на базе привычной последовательности впечат­лений.

С такой трактовкой веры, предложенной английским философом, нельзя согласиться. Основой причинных связей с точки зрения диалектического материализма является не вера в привычную последовательность впе­чатлений, а объективные связи между материальными явлениями, доказываемые человеческой практикой. Юм сделал веру необходимым компонентом всякого чувственного и рационального познания и тем самым растворил ее в познании, лишил ее социально-психоло­гической специфики.

Вера, по Бертрану Расселу, высту­пает как субъективно-психологическая основа челове­ческих действий (и даже поведения животных). Такое понимание веры, как и концепция веры у Юма, лишает ее всякой определенности с точки зрения психологиче­ской и с точки зрения ее предмета, т. е. гносеологиче­ской.

В отличие от Юма, Иммануил Кант дает довольно четкую гносеологическую и психологическую характеристику веры. В своем основном труде — «Критика чистого разума» он рассматрива­ет веру как особый способ признания истинности суж­дений. Согласно его взглядам, признание истинности суждения имеет три ступени: мнение, вера и знание. «Мнение есть сознательное признание чего-то истинным, недостаточное как с субъективной, так и с. объективной стороны. Если признание истинности суждения имеет достаточное основание с субъективной стороны и в то же время считается объективно недостаточным, то оно называется верой. Наконец, и субъективно и объектив­но достаточное признание истинности суждения есть знание». В этих рассуждениях Канта ценными являются попытки отделить веру от знания, под­черкнув при этом, что вера не имеет достаточного объ­ективного основания. Интерес представляет и стремле­ние Канта связать веру с «практическим разумом», с поведением человека, прежде всего с его моральным поведением. Кант отделял «моральную веру» от «церковной». «Основывающийся на Библии бого­слов,— писал Кант,— есть, собственно, знаток Священ­ного писания для церковной веры, покоящейся на уста­вах, т. е. на законах, исходящих от воли другого. Раци­ональный же богослов есть знаток разума для религиоз­ной веры, следовательно, для веры, покоящейся на внутренних законах, которые могут быть развиты из собственного разума каждого человека». Именно ре­лигиозную, а не церковную веру считал Кант необхо­димой из моральных соображений, поскольку она, по его мнению, обеспечивает соблюдение нравственного им­ператива.

В идеалистической системе Г.В.Ф. Ге­геля (1770—1831) вера рассматривается как одна из форм постижения «мирового духа».Он критикует точку зрения Ф.Г. Якоби (1743— 1819), который рассматривал веру как непосредствен­ное знание, в том числе и как чувственное познание ок­ружающего мира. «Из того, что критерием истины долж­но быть непосредственное знание,— писал Гегель,— сле­дует... что всякое суеверие и идолопоклонство объяв­ляется истиной...». Вере, понимаемой лишь как сфера чувства и непосредственного знания, Гегель противо­поставляет веру, оплодотворенную диалектическим мыш­лением и ведущую, по его мнению, к познанию «миро­вого духа». Гегель определяет веру «как свидетельство духа об абсолютном духе, или уверенность в истине». Будучи последовательным рационалистом, Гегель и ве­ру пытается рассматривать в контексте рационального познания. Признавая, что вера не может существовать без чувства, он в то же время отнюдь не сводил веру только к эмоциональному отношению, ибо «вера — это тоже знание, только в своеобразной форме».

В идеалистической философии XIX—XX вв. сущест­вовало влиятельное течение, в рамках которого веру трактовали с противоположных Гегелю позиций крайнего иррационализма. Так, например, обще­признанный предтеча современного экзистенциализма Серен Кьеркегор (1813—1855) резко выступает против рационализма Гегеля, против понимания истины как объективного содержания мышления. Для него «исти­на» лежит в сфере субъективной. «Это — истина для меня, идея, за которую я могу жить и умереть». Со­ответственно религиозная вера резко противопоставля­ется мышлению и познанию вообще.

В зарубежной психо­логии религии наблюдаются две противоположные тен­денции. Теологически ориентированные психологи стре­мятся всячески отделить религиозную веру от нерели­гиозной, подчеркнуть принципиальное различие между ними. Ирландский психолог Е. О'Догерти подробно обосновывает специфику религиозной ве­ры, которая направлена на объекты сверхъестественные, находящиеся вне прост­ранства и времени и недоступные для человеческого опыта. Религиозная вера есть свободный выбор лич­ностью определенного взгляда на мир, определенного мировоззрения. Она представляет собой не результат познавательной деятельности человека, а ее предпосыл­ку, ее исходный пункт, источником которого является «божественная благодать».

Представители противоположной тенденции пытаются вообще снять либо игнорировать отличие религиозной веры от нерелигиозной. Американ­ский психолог Дж. Пратт писал, что «веру можно кратко определить как ментальную (умственную) установку, утверж­дающую реальность данного объекта»².(с 106) Его коллега П. Джонсон рассматривает веру как всеобщее достояние всех людей, включая и атеистов. «Сущест­вует естественная тенденция верить,— пишет он.— Каж­дый человек — верующий. Не все верят в одно и то же, но каждый верит во что-нибудь».

Растворяя религиозную веру в «вере вообще», игнори­руя принципиальные различия между религиозной и нерелигиозной верой, западные психологи тем самым объективно (независимо от их субъективных побужде­ний) стирают грань между научным и религиозным ми­ровоззрением.

В «Философском энциклопедическом слова­ре» (М., 1983) термин «вера» трактуется только в кон­тексте его религиозного содержания. Большинство философов считают, что вера присутствует не только в религии. Наряду с религиозной верой они исследуют и веру нерелигиозную.

Предмет веры обладает своей спецификой. Когда речь идет о нерелигиозной вере, то ее предметом будет либо утверждение (гипотеза, концепция и т. п.) не впол­не доказанное, гипотетическое, либо явление или про­цесс, который относятся к будущему. Однако эта субъективная вера нуждается в дальнейшем в объективном подтверж­дении: человек должен своим поведением доказать справедливость этой веры. Ученый может сказать: «Я верю в истинность данной гипотезы», однако для того, чтобы истинность его гипотезы стала общеприз­нанной, необходимы научные, теоретические доказатель­ства и факты, ее подтверждающие.

Гносеологические особенности нерелигиозной веры тесно связаны с ее психологической спецификой. Вся­кая вера представляет собой социально-психологиче­ское явление, ибо она характеризуется как участвующи­ми в ней психологическими процессами, так и особым. отношением субъекта веры к ее предмету, отношением, реализующимся не только в сознании, но и в поведении.

Важную роль в том личност­ном отношении, которое мы именуем верой, играют чувства человека. Поскольку предмет веры вызывает заинтересованное отношение человека, оно реализуется, прежде всего, в эмоциональной сфере, вызывая те или иные чувства и переживания. Диапазон этих пережи­ваний может быть весьма различным как по содержа­нию, так и по интенсивности, однако вне эмоционального отношения вера невозможна. вера невозможна вне личностной оценки предмета веры. В этой связи некоторые авторы выде­ляют «аксиологический» аспект веры'.(с.115) Эта оценка чаще всего бывает позитивной. Человек верит в то, что соот­ветствует его идеалам, принимаемой им системе цен­ностей, что приносит ему субъективное моральное удов­летворение. Вера предполагает активное личностное отношение к своему предмету, которое захватывает во­левые процессы и проявляется в той или иной степени в поведении человека.

Все перечисленные особенности характерны для любой веры, как религиозной, так и нерелигиозной. Однако исследование психологического аспекта нерелигиозной веры обнаруживает черты и осо­бенности, отделяющие ее от веры религиозной. Речь, прежде всего, идет о соотношении нерелигиозной веры с мышлением, знанием и наукой. Нерелигиозная вера, включенная в общий процесс человеческого познания и практики, опирается либо на эмпирические знания человека, когда речь идет о вере в обыденном, житей­ском смысле слова, либо на научные знания, научные гипотезы и т. п., либо на обобщенный опыт социаль­ного развития, когда речь идет о решении социальных проблем, затрагивающих будущее.

Вопрос о практической реализации веры представ­ляет для социального психолога и социолога первосте­пенный интерес, поскольку он тесно связан с местом веры в общественном сознании и ее социальной ролью. Во многих общественных движениях прошлого вера, как религиозная, так и нерелигиозная, играла главную мотивирующую роль. Причем ее воздействие на разви­тие общества могло быть самым различным, как про­грессивным, так и реакционным.

Выявление особенностей религиозной веры следует на­чать с ее гносеологической характеристики. Как извест­но, главным признаком религиозного сознания являет­ся вера в сверхъестественное. Религиозный человек верит в ис­ключительный, непохожий на все существующее облик сверхъестественных сил или существ. Эта его вера пи­тается официальными догматами церкви. Так, с точки зрения православной церкви, «бог есть неведомая, недоступная, непостижимая, неизреченная тайна... Всякая попытка изложить эту тайну в обычных человеческих понятиях, измерить неизмеримую пучину божества без­надежна». Религиозный человек не применяет к сверхъестест­венному обычные критерии эмпирической достоверно­сти. Если нерелигиозная вера отличается от знания, но не противостоит ему как нечто принципиально несов­местимое, то религиозная вера по своей природе всегда несовместима со знанием. Фактически это призна­ют и богословы, заявляя, что постичь божественную сущность можно лишь с помощью веры, а не знания. В христианском богословии, как православном, так и католическом, рациональные аргументы, доказываю­щие бытие бога, никогда не считались главным путем приближения к нему. «Никакое, даже самое безошибоч­ное, доказательство истины не может заменить живого переживания, интуиции веры,— пишут православные бо­гословы.— Вера не доказывает себя, а показывает»'.(с.123) «Вера сама по себе есть психологический акт, а не формула... Вера христианская, прежде всего, есть переживание. Аргументация веры есть нечто внешнее, от чего сама вера не зависит».

Из всего этого можно сделать вывод, что в религиоз­ной вере разум человека играет третьестепенную, под­чиненную роль. Церковь принимает его лишь как сред­ство сформулировать догмат. Тезис: «Верю, потому что абсурдно» — не является для религиозного сознания случайным, а выражает некоторые его общие и характерные особенности.

Какие психические процессы играют доминирующую роль в религиозной вере? Прежде всего, воображение. Глубокая религиозная вера предполагает существова­ние в сознании человека представлений о сверхъесте­ственных существах (в христианстве, например, Иисуса Христа, богоматери, святых, ангелов и т. п.) и их яр­ких образов, способных вызвать к себе эмоциональное и заинтересованное отношение. Эти образы и представ­ления носят иллюзорный характер, им не соответству­ют реальные объекты. Но они возникают не на пустом месте. Почвой для их формирования в индивидуаль­ном сознании являются, во-первых, религиозные мифы, где повествуется о «действиях» богов или иных сверхъ­естественных существ, и, во-вторых, культовые художе­ственные изображения (например, иконы и фрески), в которых сверхъестественные образы воплощены в чув­ственно-наглядной форме.

На базе этого религиозно-художественного матери­ала и формируются религиозные представления верую­щих. Таким образом, индивидуальное воображение отдельного верующего опирается на те образы и пред­ставления, которые пропагандируются той или иной ре­лигиозной организацией. Именно поэтому религиозные представления христианина будут отличаться от соот­ветствующих представлений мусульманина или буд­диста. Для церкви бесконтрольная деятельность вооб­ражения опасна, ибо может увести верующего в сторо­ну от ортодоксального вероучения.

Для глубоко религиозного человека бог или иные сверхъестественные сущности нередко выступают как более важная реальность, чем окружающий мир. Бог для верующего — собеседник, утешитель, к которому можно обратиться в любую минуту жизни, он всегда доступен, всегда выслушает и утешит. К иллюзорному об­щению с богом человека нередко толкает дефицит об­щения с людьми, дефицит внимания и сочувствия к его нуждам и потребностям.

В заключение несколько слов о роли религиозной веры в жизни личности и общества. Основным мето­дологическим ориентиром здесь служит известная фор­мула К. Маркса о религии как «опиуме народа» (с.132) Под­черкивая иллюзорный характер предмета религиозной веры, указанное положение Маркса о религии выявляет важнейшую социальную функцию религиозной веры и религии в целом — функцию иллюзорного восполнения практического бессилия людей. На психологическом уровне эта функция реализуется через религиозное уте­шение, о котором речь пойдет дальше.

Социально – психологическая сущность религиозного утешения

Религиозное утешение может быть исследовано с разных позиций. Материалистический его анализ предполагает, в ча­стности, выяснение тех социальных причин и условий, которые рождают потребность в нем. Для социологии религии важно изучение социальной роли религиозного утешения, тех функций, которые оно объективно выпол­няет в различных общественных системах.

Для вы­яснения проблемы реализации религиозного утешения в психике верую­щего следует оп­ределить специфику религиозных чувств, ис­следовать особенности их динамики в процессе бого­служения и индивидуальной молитвы, вы­явить особенности религиозного катарсиса, которые оп­ределяют его специфическое воздействие на личность и на общество, а также выя­вить специфику религиозных чувств, их отличительные особенности.

Чувства в сфере религии играют важнейшую, первостепенную роль. С точки зрения психологического содержания чувства делятся на положительные (радость, любовь и т. п.) и отрицательные (гнев, страх и т. п.). Чувства относятся к сфере психики человека, но интенсивные чувства могут вызвать существенные изменения целого ряда жизненных, в том числе и физиологических, функ­ций организма.

В религиоведческих работах, в том числе и в книгах ряда психологов, отчетливо про­явилась тенденция к подчеркиванию роли религиозных чувств как основного источника религии. Так, датский философ и психолог Г. Геффдинг писал: «Чувство... сос­тавляет самую существенную особенность всех религий и всех религиозных точек зрения. По сравнению с ним все представления являются подчиненными и обуслов­ленными».

Как уже отмечалось, религиозная вера включает не только эмо­ции людей, но и их представления, мифы, выступающие в качестве предмета веры. Именно эти представления, образы формируют специфическое ядро религиозной ве­ры, определяющее направленность эмоциональных и во­левых процессов. У. Джемс по этому поводу писал: «...если мы согласимся понимать термин «религиозное чувство» как собирательное имя для всех тех чувств, которые в разных случаях порождаются ре­лигиозными объектами, то мы признаем вероятность того, что этот термин не заключает в себе такого эле­мента, который имел бы с психологической точки зре­ния специфическую природу. Есть религиозная любовь, религиозный страх, религиозное чувство возвышенного, религиозная радость и т. д. Но религиозная любовь — это лишь общее всем людям чувство любви, обращен­ное на религиозный объект. Религиозный страх — это обычный трепет человеческого сердца, но связанный с идеей божественной кары. Религиозное чувство возвы­шенного— это то особое содрогание, какое мы испыты­ваем в ночную пору в лесу или горном ущелье, только в данном случае оно порождается мыслью о присутст­вии сверхъестественного. Таким же образом можно рас­смотреть все разнообразные чувствования, какие пере­живаются религиозными людьми». Характеризуя чувства своих прихожан, священ­ник К. (Ровенская область) сказал: «Страха перед бо­гом больше, чем любви... Верующий все время помнит, что если он не выполнит заповеди, то бог накажет его». О роли страха в системе религиозных чувств пишет православный богослов П. Флоренский : «Религия есть, прежде всего, страх божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться».

Сказанное не означает, что религиозные чувства мож­но свести только к отрицательным переживаниям. На­против, надо определенно заявить, что в системе рели­гиозных эмоций важную роль играют и положительные чувства: любовь, восхищение, благоговение и т. п. Од­нако положительные чувства, будучи компонентом ре­лигиозной веры, приобретают специфическую направ­ленность. Их предметом являются сверхъестественные, т.е. иллюзорные, нереальные, существа или явления (бог, дух, ангел и т. п.). Направленность религиозных чувств, как отрицатель­ных, так и положительных, на иллюзорные, сверхъесте­ственные предметы веры предопределяет их специфику в социально-психологическом плане, т. е. в плане их места в психике верующих, воздействуя на их сознание и поведение. Постараемся показать социально-психологическую специфику религиозных чувств, обратившись к чувству любви в системе переживаний верующего христианина. О любви твердят все христианские молитвы и богослу­жебные тексты, о любви как основном качестве христиа­нина вещают в церквах и баптистских молитвенных до­мах, слово «любовь» склоняют во всех падежах христи­анские богословы, уверяющие, что христианство явля­ется самым гуманистическим в мире учением, так как в основе его — любовь. Христианская религия требует, прежде всего, любви к богу. «...Возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь»,— сказано в Евангелии от Матфея (22: 37—38). Что же касается люб­ви к людям, то эта любовь, согласно канонам христиан­ского вероучения, всегда должна быть подчинена люб­ви к богу.

В этой связи становится понятно, что жестокость, свойственная христианским фанатикам в прошлом, а иногда и в настоящем, не является случайным отклоне­нием от духа христианского вероучения. В нем всегда было заложено нечто, что позволяло, к примеру, инкви­зиции истреблять и преследовать «еретиков» во имя «спасения их душ», во имя любви к богу. Еще Л. Фейербах вскрыл псевдогуманистический характер христианской любви. «...Ведь даже любовь, как самое искреннее, внутреннее настроение,— писал он,— становится благодаря религиозности лишь мнимой, ил­люзорной любовью, ибо религиозная любовь любит че­ловека только ради бога, т. е. она лишь призрачно любит человека, а на самом деле любит только бога» .

Направленность религиозных чувств на сверхъестественные, иллюзорные, объекты, означает не только бессмысленную растрату человече­ской энергии, физической и духовной, она лежит в основе психологического механизма религиозного утешения, который, в свою очередь, отв­лекает религиозных людей от практического решения их жизненных проблем.

Проблема религиозного утешения имеет много граней и аспектов. Концентрируя в дальнейшем внимание на социально-психологических проблемах, необходимо упомянуть о важнейшей социальной функции религии, которая, в частности, реализуется через религиозное утешение. Речь идет об иллюзорно-компенсаторной функции, т. е. функции иллюзорного восполнения практического бес­силия людей. Эта функция, которую К. Маркс метафо­рически обозначил как функцию «опиума», является специфической и всеобщей функцией религии.

В широком смысле утешением можно назвать вся­кое воздействие на человека, способствующее снятию отрицательных переживаний и преодолению душевных конфликтов. В основу утешения могут быть положены различные идеи и представления. Так, утешение может опираться на трезвый, объективный подход к тем или иным проблемам и противоречиям, что помогает найти реальные пути решения жизненных проблем, активизи­рует человека, внушает ему уверенность в своих силах. Но существует и утешение иного рода, идейной основой которого являются иллюзии, ложные представления о мире и человеке. Такое утешение переносит решение проблем в сферу фантастических представлений, обре­кает человека на пассивное ожидание «милости бо­жьей». Именно таковым и является религиозное уте­шение.

В чем основные особенности религиозного утешения? Во-первых, религия утешает, поскольку формирует ве­рования, в которых содержатся идеи и представления, дающие ложное, иллюзорное решение реальных проб­лем и противоречий человеческой жизни. В монотеисти­ческих религиях, к примеру, подобную роль играет идея загробного воздаяния. И христианство, и ислам учат, что праведник, выполняющий все нормы и предписания ре­лигии в течение всей своей жизни, получит воздаяние после смерти: его ожидает райское блаженство. В христианском вероучении особенно ясно проявляется социально-классовая подоплека этой идеи: оно учит, что страдания в земной жизни необходимы и даже благотворны, поскольку они являются гарантией потустороннего спасения. В буддизме компенсирующую роль играет учение о карме — сверхъестественном зако­не, согласно которому перерождения живых существ зависят от их поведения в земной жизни, и учение о нирване как о некоем высшем состоянии, освобождаю­щем человека от дальнейших перерождений, сопряжен­ных со страданиями.

Во-вторых, религиозное утешение реализуется и на уровне функционально-психологическом. Религия уте­шает не только благодаря тому, что внедряет в созна­ние людей определенные идеи и представления, но и по­тому, что в своеобразной форме удовлетворяет некото­рые объективные психологические потребности людей, формирует определенные психологические состояния или своеобразные «динамические стереотипы» психиче­ской жизни, которые в системе религиозного сознания приобретают специфическую направленность, отвлекая людей от окружающего их реального мира. К числу «динамических стереотипов», свойственных психике ве­рующих, можно отнести так называемый религиозный катарсис, психологические процессы, лежащие в основе религиозной исповеди, а также религиозную медитацию.

Наша главная задача состоит в анализе тех функ­циональных психических систем, которые активно исполь­зуются в сфере религиозного сознания и являются одним из важных средств религиозного утешения. Начнем с характеристики религиозного катарсиса.

В основе явления, именуемого катарсисом, лежит оп­ределенная закономерность смены эмоциональных со­стояний, определенная динамика чувств и переживаний. Понятие «катарсис» употреблял Аристотель, причем оно призвано было характеризовать динамику эстетических переживаний при восприятии греческой трагедии. Эсте­тический катарсис в широком смысле этого слова состоит в том, что в процессе художественного творчества или восприятия произведений искусства отрицательные пере­живания преодолеваются и вытесняются положитель­ными. В ходе катарсиса противоречивые, порой тяжелые и мучительные переживания, по выражению Л.С. Вы­готского, как бы находят свой разряд, что «приводит к их короткому замыканию и уничтожению». В результате возникает эмоциональная разрядка, чувство освобожде­ния, «очищения».

Динамический стереотип протекания эмоциональных процессов, отмеченный выше, свойствен любому катар­сису. Если эстетический катарсис имеет своим содер­жанием эстетические переживания, то религиозный ка­тарсис неразрывно связан с религиозными представле­ниями и верованиями.

Некоторые особенности динамики религиозных чувств в ходе богослужения и молитвы отмечались зарубежны­ми психологами. Так, У. Джемс писал, что общей психологической особенностью всех религий является переход от «душевного страдания» к постепенному ос­вобождению от него.

Закономерность развития религиозных чувств в про­цессе богослужения и молитвы обнаруживается наибо­лее четко, если попытаться вычленить их основные этапы, или фазы.

Первая фаза с точки зрения интенсивности эмоцио­нальных процессов характеризуется постепенным нара­станием эмоционального напряжения. Этот факт может быть зафиксирован с помощью наблюдения за молящи­мися в культовом помещении. С точки зрения психологического содержания чувств данную фазу отличает преобладание в сознании моля­щихся отрицательных переживаний. Священник или про­поведник призывает покаяться, осознать свои «грехи», и это внушение, подкрепляемое целой системой средств физического и психологического воздействия, нередко вызывает у молящихся приступы религиозного раская­ния, слезы, просьбы о взаимном прощении грехов и т. п.

Вторая фаза — момент кульминации и одновременно разрядки эмоционального возбуждения. У многих пра­вославных и католиков этот кульминационный момент внешне проявляется в слезах, а внутренне — в переходе от отрицательных переживаний к положительным, от страха и чувства греховности — к радости, «просветле­нию». В экстатических же сектах и культах кульмина­ция принимает крайние, граничащие с патологией формы экстаза, полного отключения от окружающего, возник­новения мистических видений, явлений непроизвольной речи («глоссолалия»).

Третья фаза — заключительная. Ее особенность со­стоит в том, что здесь преобладают спокойные положи­тельные религиозные чувства. По словам многих верую­щих, в результате богослужения или молитвы насту­пает душевное просветление, духовное освобождение, делается «легко, радостно, светло».

Таким образом, динамика религиозных чувств состоит в том, что в процессе коллективного богослужения и ин­дивидуальной молитвы происходит трансформация от­рицательных переживаний в положительные, сопровож­дающаяся эмоциональной разрядкой, успокоением. Бо­гослужение или молитва, рассматриваемые с точки зре­ния их психологических функций, представляют собой своеобразные способы и средства снятия отрицательных переживаний, накопившихся у людей. Верующие обра­щаются к богу в надежде, что он избавит от страданий, неприятностей, болезней, удовлетворит их мольбы и же­лания. И так как они верят в реальность бога и его всемогущество, то молитва приносит им психологическое облегчение и утешение. Таков социально-психологиче­ский механизм религиозного катарсиса.

Существенным для социально-психологического ана­лиза религиозного катарсиса является вопрос о факто­рах, которые формируют и стимулируют его. К их числу относятся как физические факторы, непосредст­венно воздействующие на психику личности, так и мно­гие искусственные «психотехнические» приемы, способствующие повышению внушаемости личности, ее эмо­циональному заражению. Не менее важное значение для формирования интен­сивных и глубоких религиозных верований имеет и та­кой фактор непосредственного воздействия на личность, как пост. Ослабляя человеческий организм, пост создает благоприятные условия для усвоения верующим религиозных идей, об­разов и представлений, для воздействия на него пропо­ведника. Недоедание, недосыпание, искусственная изоляция от окружающего мира, своеоб­разный сенсорный голод (человек заключен в течение длительного времени в стенах своей кельи и имеет очень мало внешних впечатлений) — все это направлено к од­ной цели: сделать психику человека наиболее восприимчивой к воздействию церкви, проповедника или религи­озной общины.

Большую роль в интенсификации религиозных чувств молящихся в ходе богослужения играют такие социально-психологические функциональные системы, как внуше­ние, подражание, эмоциональное заражение. Внушение есть способ непосредственного психического воздействия на лич­ность, при котором решающее значение имеет доверие к внушающему, его авторитет. В отличие от убеждения, где главное воздействие оказывают рациональные ар­гументы, внушение апеллирует прежде всего к эмоцио­нальной стороне человеческой психики. Сочетаясь с убеждением, оно способствует формированию определенного миропо­нимания.

Для обеспечения максимального внушающего воздействия служители культа используют все выразительные средст­ва речи — ритмику, интонацию, ударения, паузы.

Аналогичные функции выполняют в религиозной об­щине подражание и эмоциональное заражение. Все пе­речисленные приемы воздействия в условиях коллектив­ного богослужения интенсифицируют религиозные пере­живания верующих, способствуют возникновению у них экстатических и мистических состояний.

Анализ религиозного катарсиса убеждает, что опреде­ленные психологические функциональные системы (ди­намические стереотипы) приобретают конкретную со­циальную направленность, соединяясь с теми или иными идеями и представлениями. Религиозное «наполнение» этих систем меняет принципиально их роль в жизни лич­ности, группы и общества.

Этот вывод можно подкрепить и на основе анализа психологических состояний и процессов, возникающих у индивида в ходе религиозной исповеди.

Следует, прежде всего, отметить, что у людей, неза­висимо от их отношения к религии, существует объек­тивная психологическая потребность в исповеди, т. е. в откровенном рассказе о тяжелых и противоречивых пе­реживаниях, зачастую интимных, о сложностях и прев­ратностях индивидуальной судьбы, об ошибках и лож­ных шагах, которые они сделали в прошлом. Эта пот­ребность неразрывно связана с потребностью в сочув­ствии, сопереживании, в утешении со стороны окружаю­щих людей.

Следует заметить, что само высказывание «наболев­шего» помогает человеку разобраться в проблемах, ко­торые его мучают. Это объясняется механизмом верба­лизации мыслей и чувств: то, что первоначально было не вполне осознано или осознавалось смутно и неотчет­ливо, в ходе исповеди приобретает более ясные очерта­ния, становится более осознанным. И уже это, как до­казано многочисленными фактами, приносит человеку известное облегчение, утешение, помогает ему в даль­нейшем принять верные решения.

У разных людей потребность в исповеди может мо­тивироваться по-разному, приобретать различное со­держание. Для некоторых — это один из способов под­вергнуть свою жизнь, свое прошлое суду совести, т. е. суду с нравственных позиций. У других на первый план выступают мировоззренческие поиски, стремление об­рести смысл жизни. Есть и такие, у кого стремление к нравственному самоусовершенствованию органически сочетается с поисками твердых мировоззренческих ори­ентиров. Не менее разнообразны и формы, в которых реали­зуется психологическая потребность в исповеди. В ху­дожественной литературе давно подмечено, что часто у людей возникает на первый взгляд необъяснимое же­лание поделиться с незнакомыми, случайными попут­чиками и т. п. Почему незнакомым или малоизвестным людям подчас доверяется больше, чем своим близким? Здесь действует несколько факторов. Немаловажно, что в этом случае анонимный слушатель не сможет в дальнейшем злоупотребить доверенными ему и не пред­назначенными для широкого обсуждения переживания­ми. Следовательно, необходима «тайна исповеди», ко­торая в данном случае обеспечивается анонимностью слушателя.

Бывший католический священник И. Рагаускас, порвавший с религией, пишет: «Надо признать, что исповедь — могучее средство воздействия и конт­роля в руках церкви. Индивидуальное, основанное на обоюдном доверии общение священника с прихожани­ном —- великое изобретение духовенства»².(стр170) Включение тех или иных психологических стереотипов в систему религиозного вероучения и культа меняет их социаль­ную направленность.

Так, включение исповеди в систему христианского ве­роучения и культа меняет, прежде всего, ее адресат. Хотя непосредственно исповедь принимает священник, однако он рассматривается лишь как посредник между богом и верующими. Исповедь требует, чтобы каждый христианин покаялся в своих грехах перед богом. Нрав­ственные оценки поведения человека здесь подчиняют­ся иерархии ценностей, сформулированных христианст­вом. Согласно этой иерархии, высшей и абсолютной цен­ностью является бог, все остальные ценности рассматри­ваются как находящиеся на более низкой ступени. Соот­ветственно самый тяжкий грех, который может совер­шить человек, согласно христианскому вероучению,— это грех богохульства, отрицания или забвения бога. Нравственные пороки личности объясняются не ее социальными качествами, а ее гре­ховностью, т. е. забвением норм и предписаний бога, содержащихся в церковном вероучении.

В процессе религиозной исповеди происходит «сня­тие» отрицательных переживаний, накопившихся у ис­поведующегося. Этот психологический процесс окрашен целиком в религиозные тона: верующий убежден, что его исповедь и раскаяние через посредство церкви дой­дут до бога, что прощение грехов также в конечном счете будет даровано богом. Церковь учла потребность людей в нравственном исправлении и совершенствовании, придав ей религиозное содержа­ние: священник как представитель бога отпускает любые грехи, даже самые тяжкие, подчеркивая тем самым без­граничное милосердие бога. Религиозная исповедь заняла важное место в системе средств и приемов, обес­печивающих религиозное утешение.

Остановимся еще на одной функциональной психоло­гической системе, которая играет важную роль во мно­гих религиях и культах как эффективное средство пси­хологического утешения и преодоления отрицательных переживаний. Речь идет о медитации.

«Философский энциклопедический словарь» опреде­ляет медитацию (от лат. meditation — размышление) как психическую активность личности, целью которой яв­ляется достижение состояния «углубленной сосредото­ченности. В психологическом аспекте медитация пред­полагает устранение крайних эмоциональных проявле­ний и значительное понижение реактивности. Сомати­ческое состояние медитирующего характеризуется при этом расслабленностью, а его умонастроение — припод­нятостью и некоторой отрешенностью (от внешних объ­ектов и отдельных внутренних переживаний)».

Как следует из этой характеристики, медитация сама по себе не обязательно связана с религией. Мож­но себе, например, представить ученого, который ис­пользует медитацию для полного сосредоточения на ка­кой-либо научной проблеме. Медитация может быть включена и в систему психотерапевтической и даже пе­дагогической деятельности.

Однако исторически сложилось так, что приемы и способы медитации были подробно разработаны в ряде религий, прежде всего восточных (в индуизме, буддиз­ме и др.). Медитация, становясь важной формой куль­товых действий, и, будучи включена в систему религиоз­ных верований, приобретает важные социально-психо­логические особенности. Если медитация представляет собой особое психическое состояние личности, которое способствует формированию углубленной сосредоточенности, то немаловажным является вопрос о том, на чем сосредоточен человек, какие идеи и образы находятся в центре его внимания, осознаются и переживаются им.

Цель медитации, если она включена в систе­му религиозных ритуалов, не сводится только к измене­нию психики субъекта, но предполагает и достижение мистического «слияния с богом» (в теистических рели­гиях) или «просветления» (в восточных религиях).

В зарубежной литературе преобладает тенденция жестко связывать медитацию с религией, давать ей религиозное или даже мистическое объяснение. Напри­мер, известный популяризатор дзэн-буддизма в США Д. Т. Судзуки трактует медитацию как необходимый этап формирования у последователей дзэн-буддизма так называемого «просветления» («сатори» по-японски), которое означает, по его мнению, сверхрациональное, интуитивное постижение сущности мира и человека. Характеризуя «просветление», Судзуки выделяет сле­дующие его особенности: оно иррационально, недоступ­но интеллектуальному анализу и даже невыразимо в словах; оно интуитивно, т. е. достигается путем внезап­ного «озарения», «просветляющего» сущность явлений; оно содержит в себе момент «утверждения», принятия существующего, момент, связанный с преодолением «дуализма» субъекта и объекта; знания на основе «сатори» являются абсолютными, никакие аргументы их поколебать не могут, через «сатори» человек проникает в тайну трансцендентного (Beyond); сознание дзэн-буд­диста в результате «сатори» не имеет персональной, личной окраски, чем отличается от сознания христиан­ского мистика; «просветление» включает «чувство эк­зальтации», связанное, по мнению Судзуки, с преодо­лением зависимости человека от окружающего мира, его ограниченности; наконец, «сатори» приходит вне­запно, неожиданно для верующего '.(с.174) В этой характери­стике слиты чисто религиозные и собственно психоло­гические моменты.

Активно действующий в США пропагандист «тибет­ского буддизма» (т. е. ламаизма) Ч. Трунгпа различа­ет две формы медитации в зависимости от религиозной традиции: первая форма, по его мнению, связана с уче­ниями, которые призваны открыть природу всего суще­ствующего, вторая — направлена на поиски связи с су­ществующим вне человека личным богом. Первая фор­ма медитации характерна для индуизма и буддизма, вторая — для иудаизма, христианства и ислама. Уделяя основное внимание анализу первой формы медитации, Ч. Трунгпа пытается охарактеризовать и некоторые «психотехнические приемы», которые необходимы для погружения человека в состояние медитации. К их чи­слу он относит, в частности, особую организацию дыха­ния, включающую концентрацию внимания на этом процессе, особую позу (сидение со скрещенными ног ми на полу или на ковре), свободное созерцание «пото­ка сознания», т. е. мыслей и образов. Однако он не от­деляет все эти приемы от главной цели медитации, ко­торая, по его мнению, заключается в достижении такого состояния личности, при котором она осознает необхо­димость отказаться от каких-либо целей, желаний и стремлений.

Медитация, как и катарсис, представляет собой сложную функциональную психологическую систему, которая мо­жет возникать, формироваться и «работать» в различ­ных сферах социальной деятельности. Этот вывод, в частности, доказывается тем, что в разных религиях медитация приобретает разную направленность и разное содержание.

Все это еще раз подтверждает правильность того вывода, который был сделан выше: психологические функциональные системы (катарсис, исповедь, медита­ция), обеспечивающие религиозное утешение, могут функционировать вне религиозного идейного содержа­ния, их не следует отождествлять с религиозными ве­рованиями и представлениями.

В западной психологии религии активно обсуждается проблема использования религии в психотерапевтиче­ских целях. Одним из активных пропагандистов этой идеи был американский протестантский священник и психолог А. Бойзен. С его точки зрения, психические расстройства и религия имеют один общий источник — кризисную ситуацию в жизни личности. Но религия представляет собой, по мнению Бойзена, «конструктив­ный», благотворный для личности выход из этой ситуа­ции, а психоз — разрушительный, негативный. Отсюда его вывод о значении религии как важнейшего средства лечения психических больных. Другой американский психолог, В. Оутс, заявляет, что «тщательное исследо­вание роли религии в предотвращении и лечении ду­шевных заболеваний показывает важность профилакти­ческой и терапевтической роли священника в жизни его прихожан». Ему вторит С. Хилтнер, который считает, что достижения психологии религии должны быть по­ставлены на службу религиозному обучению и воспи­танию и широко использоваться священниками в их практической деятельности.

В ряде стран уже давно офор­милась особая ветвь психологии религии — так называе­мая «пастырская психология» (pastoral рsychologу). Пастырская психология занимается изучением путей и способов наиболее эффективного воздействия священни­ков на сознание верующих.

Весьма модными являются также «клинические исследования» психотерапевтического эффекта воздейст­вия религии на больных неврозами. В журналах и по телевидению рекламируется целебное воздействие, ко­торое якобы оказывает религия на подобных больных. Журнал «Пастырская психология» публикует многочис­ленные статьи, где отмечается благотворная роль рели­гии в предупреждении и лечении неврозов и психиче­ских заболеваний.

Утешение, которое дает религия,— иллюзорное уте­шение, достигаемое путем временного отклонения от реальности. Религия утешает, но не облегчает условий жизни людей. «Уп­разднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья»,— писал К. Маркс. Проблемы человека имеют психологические корни, которые невозможно устранить посредством религиозного утешения.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ РЕЛИГИИ Религиозная вера представляет собой феномен субъективного мира человека, его пси­хики, его сознания. Но далее неизбежно встает вопрос: откуда берутся у людей религиозные верования и пред­ставления? Каковы причи

 

• 14:21 05 Июля 2016
  Российско-китайский медуниверситет откроет магистерскую программу по TCM
• 01:21 05 Июля 2016
  На форуме МГУ Россия и Китай обсудят научно-образовательное сотрудничество
• 11:00 04 Июля 2016
  Реморенко: "ЕГЭ-туризм" в России сходит на нет
• 10:52 04 Июля 2016
  Летняя российско-австрийская школа откроется в Москве
• 15:31 01 Июля 2016
  В СПбГУ могут воссоздать географический факультет

Заказать уникальную работу