Введение……3

Глава 1. Теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта:

1.1.                     Понятие этнополитического конфликта…..7

1.2.                     Природа, причины и сущность этнополитических конфликтов….9

1.3.                     Типология этнополитических конфликтов…..16

1.4.                     Стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте:

1.4.1.  Силовой контроль……19

1.4.2.  Посредническое вмешательство……23

Глава 2. Стратегия подавления политического экстремизма в Чеченской Республике:

     2.1. Внутренние составляющие чеченского конфликта…..33

     2.2. Международные аспекты чеченского конфликта…..36

     2.3. Тактика физического подавления конфликта (анализ эффективности

            1-ой  и 2-ой чеченских компаний)…..39

     2.4. Ситуация в Чеченской республике сегодня…..43

Заключение…..47

Список использованной литературы

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Радикальные обществен­но-политические перемены в России вряд ли могут быть правильно оценены без глу­бокого анализа этнополитических столкновений между населяющими ее народами. Распад СССР высветил всю сложность системы межнаци­ональных отношений, заклю­чающей в себе как созида­тельный, так и разрушитель­ный потенциал.

     Многовековой уклад мир­ного межнационального со­жительства и совместного труда, взаимной помощи и поддержки, мудрости в пре­одолении ссор и обид ока­зался вытесненным кровавым противоборством, получив­шим наименование «этнополитический конфликт». К се­редине 90-х годов на терри­тории бывшего СССР име­лось 180 точек, где межна­циональная напряженность вылилась в столкновения. Треть его территории (7 млн км2) оказалась вовлеченной в территориальный передел.

     На охваченной этнополитическими конфликтами терри­тории проживает более 30 млн. человек. Национальная вражда унесла десятки ты­сяч жизней, согнала с наси­женных мест многие сотни тысяч человек. Эскалация межэтнических противоречий привела к тому, что в ряде случаев внутренние межнаци­ональные конфликты стали выливаться  в межгосудар­ственные. Усилилось кланово-конфессиональное проти­востояние.

     История этнополитических конфликтов настолько дли­тельна, что современные представления, основанные на методах их разрешения в рамках либеральной цивили­зации, отражают лишь ее миг. Это теоретическое по­ложение применимо и к Рос­сии, прошлое которой оста­вило нам сложные и запу­танные межнациональные проблемы. Например, на Северном Кавказе нет ни од­ной территории, ни одного национального образования, которые в последние сто лет не изменили свои географи­ческие очертания десять раз[1]. Отсюда следует, что любой этнополитический конфликт на территории Рос­сии — явление историческое, обладающее внутренней ди­намикой, многообразием форм проявления и стадий развития, меняющимся соста­вом участников. Без преодо­ления этнополитических кон­фликтов, без введения их в цивилизованное русло, без создания культуры разреше­ния таких конфликтов про­чное российское государст­во невозможно. Не будет преувеличением сказать, что это — один из центральных вопросов политики России в осуществлении коренных со­циально-экономических и политических преобразова­ний в обществе.

     Этнополитические конфликты, ведущие к распаду полиэтнических государств и утрате правительственной монополии на легитимное принуждение, - важный аспект изучения социального контроля этнического насилия. От эффективности контроля зависит успех модернизации. На первый план выходят проблемы причин насильственного этнополитического конфликта. От комплексного анализа микро-, мезо-, и макроуровневых условий этнополитического конфликта и его типов зависит оценка адекватности правительственных стратегий сдерживания этнического насилия.

Степень научной разработанности темы.  В отечественных и зарубежных научных изданиях последнего деся­тилетия опубликованы сотни и сотни материалов, посвященных анализу причин этнополитического конфликта и его управления. Конфликт на этнонациональной почве стал предметом исследования этнологов, исто­риков, политологов, правоведов, социологов, конфликтологов, регионоведов, психологов, философов и представителей других отраслей зна­ния[2].

     Социокультурная парадигма анализа политической реальности формировалась в течение второй половины ХIХ - ХХ вв. в рамках социологии культуры (М. Вебер, Э. Дюркгейм), культурной антропологии (А. Кребер, Б. Рут,  П.П. Эванс-Причард), системно-функциональной теории (Т. Парсонс и Р. Мертон), теории символического интеракционизма (Д. Мида), и нашла своё отражение в трудах зарубежных политологов Г. Алмонда, С. Вербы, Ж.-М. Денкэна, М. Догана, Л. Пая.

    В отечественной политической науке в последние три десятилетия сформировалось собственное социокультурное направление в изучении политики. Ученые К.С. Гаджиев, А.И. Соловьев, Ю.С. Пивоваров, объясняют специфику российского политического процесса через культурные детерминанты, которые определяют строение, механизмы развития и форму политических явлений.

     Среди классиков западной общественной науки, внесших наиболее значительный общетеоретический вклад в разработку методологических основ этнополитических процессов и проблем национализма, являются Б. Андерсон, О. Бауэр, Э. Геллнер, Д. Горовиц, Т. Гурр, У. Коннор, М. Манн, Дж. Ротшильд, Р. Ставенхаген, Э. Хобсбаум и др.

     В 1970-1980-е гг. значительную долю отечественных исследований в области национально-этнических отношений составляла критика зарубежных теоретических концепций, что позволило советской научной общественности ознакомиться с состоянием конфликтологического знания в зарубежных исследованиях. Следует назвать, прежде всего, работы В.С. Агеева, Г.М. Андреевой, И.С. Кона, С.К. Рощина, Г.У. Солдатовой, П.Н. Шихирева, А.К. Уледова и др.

      В дальнейшем отечественная этническая конфликтология сложилась из нескольких школ и направлений, существовавших к концу 1980-х гг.:

Во-первых, это историки и этнографы, изучавшие этнические конфликты в зарубежных странах и накопивших немалый объем эмпирических знаний об этнических, этнорасовых и этноконфессиональных конфликтах в разных странах мира. Это работы Ю.В. Бромлея, Л.М. Дробижевой, В.И. Козлова, С.Я. Козлова, С.И. Королева, В.А. Тишкова, С.А. Токарева, Н.Н. Чебоксарова и др.

     Во-вторых, это специалисты в области национальных отношений советского периода, которые обратились к изучению этнических конфликтов в силу резкого нарастания этнической напряженности и актуализации многих ранее латентных этнических конфликтов в обществе. В этом ряду необходимо назвать имена Ю.В. Арутюняна, Э.А. Баграмова, Т.Ю. Бурмистровой, М.Н. Губогло и др.

      В-третьих, это психологическая ветвь отечественного обществоведения. В постсоветский период многие из представителей психологического знания в этнологии внесли ценный вклад в развитие этнической конфликтологии, в исследование динамики этнических конфликтов, выработку мер по снижению этноконфликтной напряженности и постконфликтной реабилитации (А.О. Бороноев, А.Х. Гаджиев, А.Ф. Дашдамиров, В.Н. Павленко, П.И. Смирнов и др.).

      В-четвертых, это сформировавшееся со второй половины 1980-х гг. и в 1990-е гг. социолого-политологическое направление в отечественном обществознании (А.В. Дмитриев, Л.М. Дробижева, Ю.Г. Запрудский, А.Г. Здравомыслов, Э.А.. Паин, Л.С. Рубан, Е.И. Степанов).

     Цель и задачи работы. Целью реферата является исследование этнополитического конфликта и стратегии силового его подавления на примере Чеченской Республики. Для реализации поставленной цели необходимо решить следующие исследовательские задачи: концептуализировать понятие этнополитического конфликта, рассмотреть его природу, причины возникновения и сущность;  типологизировать этнополитический конфликт; рассмотреть возможные стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте; рассмотреть внутренние составляющие и внешние аспекты конфликта в Чечне; проанализировать эффективность подавления конфликта и рассмотреть ситуацию в Чеченской Республики на сегодняшний день.

Глава 1. Теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта

     В отечественной и зарубежной литературе существует достаточно широкий выбор в определении этнического конфликта: даже беглый взгляд на заголовки статей и монографий предоставляет нам редкое изобилие названий, которые используются для обозначения конфликтности в этнических отношениях, в зависимости от приводимой аргументации, а в некоторых случаях - и от фантазии автора: этнические, этнонациональные, межэтнические, этносоциальные, этноэкономические, ирредентистские, сепаратистские, сецессионные, межклановые, национальные, межнациональные и, наконец, этнополитические конфликты[3].

1.1.                    Понятие этнополитического конфликта

     В отечественной и зарубежной литературе существует достаточно широкий выбор в определении этнического конфликта: даже беглый взгляд на заголовки статей и монографий предоставляет нам редкое изобилие названий, которые используются для обозначения конфликтности в этнических отношениях, в зависимости от приводимой аргументации, а в некоторых случаях - и от фантазии автора: этнические, этнонациональные, межэтнические, этносоциальные, этноэкономические, ирредентистские, сепаратистские, сецессионные, межклановые, национальные, межнациональные и, наконец, этнополитические конфликты.

     В российской этнополитологии под этнополитическим конфликтом понимается конфликт, характеризующий­ся определенным уровнем организованного политического действия, участием об­щественных движений, нали­чием массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войны, в которых противостояние проходит по линии этничес­кой общности[4]. В этом понятии глубоко отра­жена суть войны Армении и Азербайджана за Нагорный Карабах, столкновения между Северной Осетией и Ингушетией, беспорядков в Алма-Ате и др.

    Разное понимание фено­мена «этничность» обуслов­ливает широкий спектр ин­терпретации этнополитических конфликтов. Это связа­ло с тем, что четко выра­женный этнический параметр проявляется не сразу. Об этом свидетельствуют, в час­тности, события в Прибалти­ке в конце 80-х годов. Вы­ступления там народных фронтов были расценены средствами массовой инфор­мации как этнические, хотя они на первых порах носили явно выраженный общеде­мократический характер, яв­ляясь проявлением воли на­селения освободиться от Центра. Конечно, этнический компонент там присутство­вал. Однако самодовлеющую ценность он приобрел позд­нее, когда движение за су­веренитет и независимость стало неудержимым.

     Не совсем правомерно трактовать как этнополитический конфликт и аналогич­ные процессы суверенизации и автономизации, которые проходят в России под фла­гом национальных движений (имеются в виду события вокруг договоров России с Татарстаном, Башкортоста­ном и другими субъектами Федерации).

     Чисто этнических кон­фликтов мало. Но вместе с тем этнический компонент имманентен многим разно­видностям конфликтов. Ана­лиз процесса исторического назревания этнополитического конфликта по времени, через различные фазы обна­руживает мощный потенциал его «перелива» из одной конфликтной разновидности в другую. Иначе говоря, за­родившись как социальный, пройдя стадию этнополитического созревания и вылив­шись в межнациональные столкновения, конфликт мо­жет разрядить свою деструк­тивную энергию в несколь­ких сопредельных областях общественного развития. Здесь проявляется эффект синхронного воздействия на общественную среду, кото­рый может носить комплекс­ный характер, выливаясь по­рой в кризис национально-государственного устройства (например, молодой федера­тивной системы). Многие эле­менты такого развития при­сущи, как представляется, трагическим событиям в Чечне.

     Свойство этнополитического измерения современно­го конфликта заключается в том, что конфликт имеет скрытый период накопления и развертывания межэтничес­ких противоречий. У каждо­го конфликта он имеет раз­ную продолжительность. Именно в этот период и про­исходит формирование со­бственно этнополитического потенциала конфликта, а так­же осознание национально­го статуса его участников, сопоставление ими своего статуса со статусом других национальных общностей и формирование отношения к ним. В это время решается вопрос о путях борьбы за власть и перераспределение материальных ресурсов. Не­довольство собственным на­циональным статусом актуа­лизирует историческую па­мять, древние стереотипы межнациональной вражды[5].

1.2.                     Природа, причины и сущность этнополитических конфликтов

     Природу этнополитических конфликтов в современ­ных условиях вряд ли воз­можно всесторонне проанализировать с использовани­ем инструментария только одной науки. Представители разных отраслей научного знания (философы, этноло­ги, психологи, этнополитологи, экономисты и др.) созда­ли несколько теорий, объяс­няющих причины возникно­вения этнополитических кон­фликтов и их динамику. Од­нако целостного исследова­ния пока не создано. Вместе с тем достаточно определен­но выявились два подхода к анализу этнополитических столкновений.

     Первый — социологичес­кий. Он явно доминирует. В рамках данного подхода при­чины конфликтов объясняют­ся при опоре на анализ эт­нических параметров основ­ных социальных слоев, групп, группировок, а также на ис­следование взаимосвязи и взаимовлияния социальной стратификации общества и разделения труда с этничес­кими характеристиками реги­она, переживающего этнополитическую напряженность.

     Второй — политологичес­кий. Опираясь на такой под­ход, ученые первоочередное внимание уделяют трактовке роли национальных элит (прежде всего интеллектуаль­ных и политических) в моби­лизации чувств в процессе межэтнической напряженнос­ти и ее эскалации до уровня открытого конфликта. В ка­честве ключевого исследуется вопрос о власти, доступе к ресурсам.

      При всей важности вопро­са о политических и нацио­нальных элитах ограничение анализа причин этнополитического конфликта сферой элит не дает возможности объяснить в полной мере сам феномен массовой мобилизации и интенсивности эмо­ций его участников. А вот социально-психологический срез этничности при иссле­довании ее политического измерения позволяет прояс­нить это. Поэтому социаль­но-психологические механиз­мы этнополитических кон­фликтов играют более важ­ную роль, чем это представ­лялось в рамках традицион­ных политологических интер­претаций. Именно через при­зму политического, с учетом социально-психологических факторов можно адекватно проанализировать изначаль­ную силу стремления этни­ческой группы к автономии, составить представление о ее конфликтогенном потенциале и готовности перейти к са­мым жестоким методам на­силия ради достижения этой цели.

     Выбор в пользу такого методологического подхода к анализу причин возникно­вения этнополитических кон­фликтов позволяет предло­жить соответствующую их классификацию. Основопола­гающими являются причины общецивилизационного характера, порождаемые объ­ективным развитием челове­чества. Например, Э. Блэк считает, что неравномерное протекание модернизации (общественной структуры, экономики, национально-го­сударственного устройства и др.) в этнонациональных аре­алах порождает конфликты между притязаниями этничес­ких групп, с одной стороны, и реальными возможностями государства гарантировать обеспечение прав своих граждан — с другой. Эти конфликты носят универсаль­ный характер. Через них на протяжении последних четы­рех веков прошла Европа, до сих пор ощущающая послед­ствия этого процесса в Бель­гии, Шотландии, Италии, Словакии и ряде других стран. Последний век в Рос­сии также прошел под зна­ком модернизации (с реформ 1861 г.), вызвавшей на раз­ных этапах этнополитические конфликты. По утверждению А. Дейча, модернизация ак­тивизирует этническое созна­ние, способствует формиро­ванию политических устрем­лений к национальной авто­номии. В результате нацио­нальные конфликты возника­ют все чаще, охватывая в первую очередь многонаци­ональные государства. Следствием  этого, считает он, становится распад таких го­сударств на отдельные реги­оны.

     Рассматривая проблему детерминации этнополитического конфликта, М. Гектер выдвигает концепцию «внут­реннего колониализма», в которой обосновывает «триадную модель» возникнове­ния этнополитической колли­зии: во-первых, конфликтогенную по своей природе объективную обделенность этнических периферийных групп многонационального государства в процессе его неравномерной модерниза­ции; во-вторых, осознание этой обделенности членами этнической группы как обра­за коллективных центро-периферийных взаимоотноше­ний угнетения; в-третьих, формирование этнонационализма как реакции угнетае­мого коллектива на «внут­ренний колониализм» Центра.

     Следующий пласт причин, порождающих этнополитические конфликты, коренит­ся в истории этносов и их всестороннем взаимодейст­вии, сформировавшемся на­циональном складе ума, на­циональном сознании, психо­логии, традициях, идеологи­ческих стереотипах, перехо­дящих из поколения в поко­ление, и др. И здесь важное место занимает национализм. В первую очередь с ним этнополитологическая наука связывает молниеносное раз­рушение системы «реально­го социализма» в Восточной Европе и в СССР.

     Национализм – специфическая форма национального самосознания, основанная на гипертрофии национального чувства, идее превосходства собственной нации и пренебрежении к другим[6].

     Корни национализма за­ключены в определенном типе разделения труда.         

     Как идея и общественно-полити­ческая практика национализм заявляет о себе, когда про­цесс развития производи­тельных сил вступает в пери­од индустриализма.

     Мощным источником под­питки националистической идеи служит противоречивая диалектика культуры и поли­тики.

     Одним из важных источ­ников националистических представлений и чувств слу­жит внутренняя энергетика самого процесса националь­ного развития, его естествен­ная неравномерность. Как писал К. Каутский, различ­ные темпы общественного развития для отдельных час­тей нации — это реальность, «благодаря чему одни живут еще в полуфеодальном со­стоянии, а у других царит уже высоко развитый способ производства»[7].

    Совокупность источников национализма и его генети­ческий тип показывают, что национализм — не пробуж­дение древней, скрытой, дремлющей силы, а следст­вие новой формы социаль­ной организации, опираю­щейся на обобществленные, централизованно воспроизво­дящиеся высокие культуры, каждая из которых защище­на государством или стре­миться быть таковою.

    Чаще всего причиной этнополитических конфликтов становится воинствующий национализм. Ом выражает тенденцию к суверенизации больших и малых этнолин­гвистических общностей с целью создания независимой государственности, проявля­ется в растущей нетерпимос­ти по отношению к нацио­нальным меньшинствам, уси­лении ксенофобии, жертва­ми которой становятся, пре­жде всего, беженцы, в нарас­тающем сопротивлении про­цессам интернационализации отношений между народами, в том числе региональной экономической и политичес­кой интеграции.

    В числе причин, порож­дающих этнополитический конфликт, можно назвать «политизацию этнической солидарности» (Ч. Фостер), получившую свое развитие в условиях либерализации по­литической системы в СССР в перестроечный период. Разрушив средства эффек­тивного контроля Центра над этнической периферией и не предложив концептуально ничего взамен для направле­ния высвобождающейся энергии межнациональных отношений в русло созида­тельного реформирования, правящая элита фактически стимулировала национальную напряженность. В стихийном порядке возникали условия для трансформирования ла­тентного потенциала этнополитической напряженности в открытые конфликты. На тер­ритории бывшего СССР раз­вернулась борьба националь­ных элит за реализацию пра­ва этнической периферии на самоопределение и отделе­ние от Центра.

     В настоящее время, пос­ле принятия Федеративного Договора и Конституции РФ, негативное этнополитическое развитие пошло на убыль, но далеко не исчерпало свой конфликтогенный потен­циал. События на Северном Кавказе свидетельствуют об этом с достаточной мерой определенности. Более того, региональные элиты продол­жают использовать факт «мобилизации этничности» для достижения политичес­ких целей. Такая этнизация политики несет в себе серь­езную угрозу не только де­тонации этнополитического конфликта по конкретной проблеме, но и длительной межэтнической войны. Ос­троту этнополитического кон­фликта усиливает поддерж­ка из этнической солидар­ности одной из групп, учас­твующих в столкновении, со стороны родственной этни­ческой общины за рубежом. Возникновение на террито­рии СССР 15 независимых государств сделало эту про­блему еще более актуальной для каждого из них.

     В самостоятельном ос­мыслении нуждаются ситуа­ционные источники этнополитических конфликтов. К ним  У. Фольц относит вне­запное исчезновение сдержи­вающих факторов внешней среды, что может произойти из-за быстрого ослабления высшей политической власти или неожиданного исчезно­вения внешней угрозы. В период конца 80-х — пер­вой половины 90-х годов на территории СССР одновременно произошло и то, и другое. Быстрые перемены в социально-экономическом положении одних этнических групп по отношению к дру­гим неизбежно создают оп­ределенную напряженность в их взаимоотношениях. Не стоит сбрасывать со счетов и внутреннюю борьбу за ли­дерство в рамках этнической, группы, которая способна усилить напряженность в ме­жэтнических отношениях.

     К ситуационным источни­кам следует отнести истори­ческое, наследие межэтничес­ких отношений, воздействие внешнеполитических факторов в регионе, экономичес­кую ситуацию, проблемы внутриполитической жизни, уровень политической и об­щей культуры в очагах межэтнических коллизий и многое другое. Не исключе­но, что ситуационные факто­ры могут оказывать разное, подчас диаметрально проти­воположное, воздействие на участников конфликтогенной ситуации в разных регионах страны.

    В процессе назревания и разрешения этнополитических конфликтов ощутимо воздействие конфессиональ­ного фактора. Он не всегда заметен, но играет свою роль, например, в отношени­ях России и Татарстана, во­енных операциях по разору­жению бандформирований в Чечне, присутствует в проти­воборстве Армении и Азер­байджана, Грузии и Абхазии, Осетии и Ингушетии.

    Почему так происходит? Дело в том, что принадлеж­ность противостоящих сто­рон к различным конфесси­ональным культурам неред­ко ведет к конфликту. Близость конфессиональных и этнических аспектов кон­фликта ни в коей мере не означает их тождества. Кон­фессиональная принадлеж­ность всегда была сильней этнической идентичности. В этом историческом факте кроется разгадка отождествления религиозной и этни­ческой принадлежности. Но это не означает их неразделенности. К тому же любая конфессиональная культура обладает большим миротвор­ческим потенциалом, кото­рый может и должен быть использован для достижения межнационального мира. Эта истина — важная максима при принятии ответственных политических решений в це­лях урегулирования этнополитических конфликтов.

     Важнейшей особенностью природы и сущности полити­зации межэтнических проти­воречий и коллизий является их динамика. Анализ пока­зывает, что этнополитические конфликты имеют некоторые общие контуры своего раз­вития, характеризующиеся порядком выдвигаемых тре­бований. Во многих случаях конфликты начинались с пос­тановки и обсуждения про­блемы национального языка (Молдова — Приднестровье). Именно эта сфера противос­тояния ранее всего перехо­дила из скрытой формы в открытую. Она имела и име­ет огромное мобилизующее значение, так как апеллирует ко всем людям данной национальной группы.

     Затем требования, как правило, переходят в поли­тическую плоскость, перерас­тая в статусные притязания. И, наконец, борьба вылива­ется в территориальные пре­тензии, которые представля­ют собой конфликты по по­воду ресурсов соответству­ющей группы. Именно на этой фазе происходит ожив­ление архаических представ­лений и требований об «ис­торической» оправданности выдвигаемых притязаний. Искаженные архаичные идеи насыщают конфликт праисторическим содержанием, подтвердить или опровер­гнуть которое невозможно.

     Парадоксально, но от конфликтов, детонированных архаикой, не застрахованы и общества, казалось бы, да­леко ушедшие от архаичных форм и ценностей. Генери­руемые архаичные представ­ления подпитывают национа­листические идеи и ведут к перерастанию локального насилия в отдельных регио­нах к повсеместной межэт­нической войне. Именно та­кую динамику обнаружива­ет, например, кровавое про­тивоборство в Таджикиста­не. Аналогичные опасные тенденции все более отчет­ливо проявляются на Север­ном Кавказе (осетино-ингушские столкновения, военные действия в Чечне). При обобщенном анали­зе этапов развития этнополитических конфликтов в разных местах наблюдается одна тенденция: вооружен­ное противоборство из по­началу локальной, относи­тельно вялотекущей кон­фликтности полупартизанско­го характера как бы по од­ному сценарию перерастает в полномасштабные военные действия. Так было в Нагор­ном Карабахе, Приднес­тровье, Таджикистане, Абха­зии.[8]

     Нельзя не заметить все более широкую «интернаци­онализацию» конфликтов на территории бывшего СССР. В Приднестровье, например, ангажирована Румыния, в Таджикистане — Афганис­тан. В конфликтах активно участвуют иностранные воен­ные наемники. Ещё один яркий пример – вооруженный конфликт в Чечне, где на стороне бандформирований воевали наёмники со стран бывшего СССР (Украина, Белоруссия, Грузия), Ближнего Востока (Турция, арабские страны Персидского залива), стран Средней Азии (Таджикистан, Афганистан), а также стран Африканского континента (Судан).

     Планка вооруженного противоборства на нацио­нально-этнической почве опустилась с межреспубли­канского уровня (Армения — Азербайджан) до внутриреспубликанского (Таджикис­тан), до уровня автономий (Россия — Чечня, Молдо­ва — Приднестровье, Гру­зия — Абхазия и др.).

1.3.                    Типология этнополитических конфликтов

Этнический конфликт - это межгрупповая борьба за ограниченные ценности, участники которой определяют себя и противника по аскриптивным и генотипическим признакам групповой принадлежности. От эт­нического конфликта этнополитический конфликт можно отличить по содержанию политических требований инициаторов борьбы - организо­ванной этногруппы. Этот вариант классификации именуется целевой типологией конфликта.

Сторонники целевой типологии усматривают отличительную черту этнополитического конфликта в политических требованиях одного из его участников.

          В соответствии с целевой типологией этнополитические конфликты делятся на статусные и гегемонистские. Статусные конфликты происходят в связи с требованиями изменения политического положения этногруппы в обществе. Требования могут быть двух видов: создание политической автономии и создание независимого национального государства. А.Я. Сухарев, В.Д. Зорькин, В.Е. Крутских именуют статусный конфликт сепаратизмом[9]. Он свидетельствует о групповом стремлении к отделению. Гегемонистский конфликт порождается требованием политического преобладания этногруппы в отношении других этногрупп общества. Гегемонистские требования относятся к желаемым привилегиям внутренней этногруппы и ограничениям внешней группы в экономической, политической, правовой, культурной сферах.

     Сохранение доминирования одной этногруппы над другой провоцирует затяжные конфликты. Статусные и гегемонистские конфликты происходят преимущественно между национальными меньшинствами и доминирующей этнонацией.

     Исследователи применяют дополнительные целевые классификации этнополитического конфликта. Г.С. Денисова и М.Р. Радовель предлагают различать в статусном конфликте три формы: сецессию – отделение с целью создания собственного государства; ирредентизм - отделение части территории с целью присоединения ее к соседнему государству; энозис - отделение с целью присоединения к государству, где проживает основной массив одноименного этноса. Данная типология полезна в изучении интернационализации конфликта, поскольку ирредентизм и энозис приводят к межгосударственному конфликту.

     В типологии, предлагаемой Ю.Г. Запрудским, применяется критерий внутригосударственного уровня этнополитического конфликта[10]. Различаются местные, региональные и социетальные конфликты. Первую группу образуют конфликты внутри государственно-правовых образо­ваний. Ко второй группе относятся конфликты между этими образова­ниями, например конфликт Дагестана и Чечни в 1990-х гг. Третью группу образуют конфликты между государственным образованием и правительственным центром, например в 1990-х гг. борьба между самопровоз­глашенной Ичкерией и центральной властью РФ.  Данная типология полезна в изучении тенденций распространения местных конфликтов, локализации, регионализации или достижения социетального уровня, затрагивающего все многонациональное общество. Но эта типология не учитывает мотивационных причин конфликта. Без их определения трудно объяснить изменения уровней конфликта.

     В научной литературе можно встретить двух- и трехпараметровые типологии этнополитического конфликта. З.В. Сикевич использует целевой и динамический аспекты протекания конфликта. В зависимости от целей конфликтующих сторон она называет пять конфликтов (културно-языковый, социально-экономический, статусный, территориалный и сецессионный). Изучение конфликта в динамическом аспекте (степень обострения конфронтации) позволяет проследить переход от одного типа конфликта в другой. Отметим, что данная типология не учитывает мотивационные причины конфликта, без которых трудно предвидеть динамику конфронтации.

В зависимости от мотивационной причины можно определить четыре типа этнополитического конфликта - защитный, статусный, гегемонистский и элитарный. В защитном конфликте мотивационной причиной обращения к этническому насилию является дилемма физической безопасности группы.

Мотивационная причина статусного конфликта заключается в груп­повом страхе перед возрастающим преобладанием внешних групп или доминирующей субнации. Специфика мотивации в статусном конфликте состоит в стремлении национального меньшинства к культурному, а не физическому выживанию, хотя мотив физического страха может усилить этническую солидарность. Группа начинает воевать за желаемый статус из-за воспринимаемой угрозы разрушения своего образа жизни, своих институтов и полной ассимиляции.

В гегемонистском конфликте доминирующая субнация не удовлетво­ряется сохранением своего образа жизни и институтов. Гегемонистская группа принуждает иноэтническое население к маргинальному положению в обществе.

В основе элитарного конфликта находятся властные амбиции этни­ческих элит. По утверждению инструменталистов, элиты разыгрывают «этническую карту», используют этнический страх, ненависть и распро­страняемую с помощью идеологизированных мифов гегемонистскую мо­раль в интересах достижения или сохранения своей власти. Четыре мотивационные причины, лежащие в основе этнополитических конф­ликтов, могут усиливать друг друга и побуждать людей к кровопролит­ной и затяжной борьбе. В полиэтничном обществе одновременно могут существовать все типы конфликта.[11]

1.4.                    Стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте

     Ситуация с исследовани­ем проблематики этнополитических конфликтов в со­временной науке складыва­ется таким образом, что больше накапливается знаний о том, как начинаются кон­фликты, чем о том, как им положить конец.

      Мировой опыт показыва­ет, что выход из этнополитического конфликта один — совместное достижение со­гласия и мира, в котором ценность собственно этничес­ких требований снижалась бы по сравнению с повыша­ющейся ценностью жизни человека.

1.4.1.  Силовой контроль

     Нет более противоречивого средства поддержания мира, чем ис­пользование силы. Гуманитарии и правозащитники с подозрением отно­сятся к режимам, которые призывают к применению силы для поддер­жания социального порядка, поскольку зачастую этот призыв выступает предлогом для установления тирании. Действительно, наделенные чрез­вычайными полномочиями полиция и армия, которые усматривают в по­лицейской дубинке и тюремной камере лучшее средство реагирования на любое проявление инакомыслия, неизменно оказываются той ис­крой, от которой разгораются всяческие революции и социальные вол­нения. Тем не менее сила - это, наверное, самое широко используемое средство для предупреждения конфликта. Даже в традиционно демо­кратических государствах определенные типы поведения - физическое насилие, сговор с целью убийства, а также дискриминация - являются незаконными, и их проявление может вызвать ответное применение силы со стороны государства с целью сохранения установленного пра­вопорядка[12].

     Контроль необходим, чтобы уменьшить остроту дилеммы безопасности, ограничить поведение доминирующей этнической группы и удержать потенциально шовинистические элиты. Группам, которые занимают доминирующее положение в обществе или стремятся использовать насилие для достижения своих локальных целей, контроль мешает организовывать этнические беспорядки под угрозой тюремного наказания. Ненависть, опасение, зависть или презрение между представителями разных этнических групп могут быть сильными, но опасение быть наказанными государством предотвращает индивидуумов от действования в соответствии с чувствами. Контроль также может заверять доминирующие группы в незыблемости их социального положения.

     Силовой контроль также дает выигрыш во времени политически деятелям, стремящимся изменить общество, ибо он позволяет им установить новые институты в тех случаях, когда группы не принимают изменения добровольно. Контроль действует в качестве дополнения к другим способам управления обществом, помогая правительствам уста­навливать избирательные системы, создавать новую идентичность или другим образом изменять этнические и политические процессы.

     Вместе с тем силовой контроль может иметь много недостатков. Наи­более существенный недостаток состоит в том, что контроль вызывает недовольство. Люди не любят, когда их ограничивают или беспокоят, и уровень недовольства растет в прямой пропорции по отношению к величине контроля. В то время как контроль снижает выраженность дилеммы безопасности, он же часто вызывает состояние беспокойства у групп, которые ощущают на себе тяжелый груз дискриминации со сторо­ны государства. Поэтому репрессивные правительства рискуют взамен сиюминутного мира завтра получить конфликт. Наиболее влиятельные (гегемонные) этногруппы особенно недовольны контролем тогда, когда они перестают доминировать в государстве, теряют свое привилегиро­ванное положение. В таких обстоятельствах контроль будет восприни­маться как препятствие в реализации групповых амбиций.

     Сущность силового контроля составляет предотвращение этническо­го насилия посредством устрашения. Устрашение, однако, имеет множе­ство форм. Первый тип контроля - полицейский, который включает в себя обеспечение безопасности групп посредством наказания за кон­кретный факт насилия. Второй тип контроля - выборочный. Выбороч­ный контроль гораздо более действенный, чем полицейский, и включает в себя подавление лидеров и тех людей, которые стремятся создавать националистические организации. Третий тип контроля - грубая сила. Он включает в себя систематическое и широко распространенное ис­пользование силы для подавления любого проявления этнической дея­тельности, невзирая на то, имеется ли в ней компонент насилия или нет. Четвертый тип контроля строится по принципу «разделяй и властвуй». В отличие от первых трех типов контроля, использование принципа «разделяй и властвуй» препятствует созданию националистической организации через игру на внутренних разногласиях между членами этнической группы, а не применением наказания. Конечно, эти разно­видности контроля - всего лишь идеальные типы, и правительства часто используют элементы из всех четырех категорий одновременно или поочередно.

     Стратегии силового контроля часто сменяют друг друга в реальной практике. Каждый из типов контроля направлен на свою часть обще­ства. Полицейский контроль воздействует только на тех людей, которые осуществляют насилие; выборочный контроль фокусируется на предуп­реждении возникновения националистических организаций в целом и особое внимание уделяет потенциальным активистам; грубая сила конт­ролирует все формы этнической активности. Стратегия «разделяй и вла­ствуй» несколько отличается от других форм контроля, так как она со­средотачивает особое внимание на расколе группы и ее деятелей субэтнического уровня. Родоплеменные, религиозные и региональные осо­бенности часто становятся важными деталями, когда правительство на­чинает искать возможные источники разделения, которые могли бы пре­дотвратить активность группы как единого целого.

      Средства у каждой стратегии также свои. Полиция контролирует с помощью тюрем и военного утихомиривания тех, кто вовлечен в насилие; выборочный контроль часто использует цензуру или ограничение свобод наряду с драконовскими мерами наказания за насилие; грубая сила часто предполагает убийство любых членов этнической группы только потому, что правительство не оказывает им активной поддержки. Способ «разде­ляй и властвуй» часто состоит из административных изменений или дру­гих попыток признания и усиления отдельных компонентов.

      Силовой контроль всегда связан с ограничением гражданских свобод, что вообще нежелательно в принципе, поскольку только провоцирует гнев среди тех граждан, которые в этих свободах ущемляются. Ограничение гражданских свобод нередко приводит к появлению других форм гражданской борьбы, уже не связанных только с этническими проблемами.

Ресурсы этнической группы, уровень ее внешней поддержки, доступ к оружию, социальная структура группы и тип режима - вот основные фак­торы, которые определяют способность силового контроля сдерживать этническое насилие. Несомненно, что не менее важным фактором эффек­тивности является популярность правительства, осуществляющего конт­роль, и хорошо обученные силы охраны правопорядка и безопасности.

На осуществление эффективного контроля также влияет благососто­яние этнической группы, формирующей полицию и силы безопасности. Представители бедных групп, а также групп, зависимых от правитель­ства, не могут рисковать средствами к существованию, поддерживая экс­тремистов. Наличие развитого гражданского общества, являющегося мощным ресурсом существования группы, снижает потребность в силовом контроле. Поэтому значение контроля возрастает в условиях слабого гражданского общества.

Эффективность силового контроля во многих случаях можно оценить по успешности борьбы с экстремизмом, т.е. с активностью этноорганизации, стремящейся вооруженной силой и террором захватить и удерживать государственную власть. Против экстремизма применяется стратегия подавления.

 Стратегия подавления означает использование государством силы для пресечения насильственных действий этноорганизации и перевода конфликта в легитимное русло. Следующие ситуативные условия способствуют выбору стратегии подавления: превосходство силы государства, привычка правительственных авторитетов полагаться на силу, акты агрессии этноорганизации, этническое напряжение. Отсутствие этих си­туативных условий означает наличие препятствий выбору стратегии подавления. Если подавление переходит в сверхреакцию, социальный кон­троль этнического насилия утрачивает эффективность и способствует затяжному конфликту.

1.4.2.  Посредническое вмешательство

     В конфликтологии понятие посредничества определяется через более общее понятие конфликтного менеджмента.

Термин «конфликтный менеджмент» имеет два значе­ния - теоретическое и практическое. В теоретическом ас­пекте он означает раздел конфликтологии, изучающей проблемы управления конфликтами. Как практику или активность данным термином принято обозначать намеренное воздействие на изменение хода борьбы. К. Боулдинг, кото­рый одним из первых применил данный термин, имел в виду, что конфликты являются динамичными социальными про­цессами, имеющими скрытую ступень поляризации, а так­же переходящие в открытые стадии эскалации и окончания. Однако конфликтный процесс не протекает автоматически. Поскольку конфликты имеют последствия для участников и окружения, они становятся объектом управления в целях изменения их курса, выгодного участникам борьбы и окру­жению. Теория конфликтного менеджмента служит практике в том случае, если знание, усваиваемое участниками кон­фликта, способствует достижению данной цели[13].

      Конфликтный менеджмент надо отличать от явления, кото­рое принято обозначать терминами «протекание конфликта», «ход борьбы», то есть последовательное прохождение ступеней или стадий конфликта от его возникновения и эскалации до ис­хода. Это цикличное течение борьбы складывается из конфрон­тации, противодействий участников конфликта, выполняющих роли нападения и защиты. Конфликтный менеджмент есть осо­бая активность участников конфликта и их окружения, намерен­ная реакция на протекание борьбы, изменяющая ход конфликта.

     Конфликтный менеджмент как реакция участников этничес­кого конфликта и третьей стороны на ход борьбы имеет разнооб­разные формы. Они могут быть соотнесены со стратегией и так­тикой, ролевым поведением и качествами субъектов управления конфликтом, с его исходом и последствиями, успехом или неус­пехом, субъективными и объективными причинами конфликта, на которое направлена управленческая активность.

     Изучение проблемы посредничества требует обращения к методу классификации. Необходимо определить признаки посредничества, отличающие его от других видов конфликтного менеджмента. Один из критериев типологии конфликтного менеджмента раскрывает происхождение слова «посредничество» (лат. medio, mediatum) - «позиция между двумя крайностями», «действие в качестве третьей стороны или агента», «вмешательство третьей стороны»[14] Следовательно, все формы конфликтного менеджмента могут быть разделены на две наиболее общие категории: внутренний конфликтный менеджмент (без вмешательства третьей стороны) и внешний конфликтный менеджмент (с вмешательством третьей сторо­ны). Критерий вмешательства позволяет отличать конфликтный менеджмент от механизма группового участия в конфлик­те в форме коалиций. Коалиция - это временное объединения для совместных конфликтных действий, которое увеличивает силы защиты и нападения. В отличие от коалиций, которые на­правлены на потенциального или реального противника, третья сторона занимает авторитетную позицию к обеим сторонам-ан­тагонистам даже в тех случаях, когда в окончательных решени­ях выражает свое предпочтение одной или другой стороне.[15]

Чтобы выявить подтипы внешнего конфликтного менедж­мента, необходимо учитывать отношение конфликтующих сто­рон к особому исходу конфликта: является ли исход борьбы ре­зультатом добровольного или принудительного конфликтного менеджмента. Критерий «степени добровольности» уместен в изучении посредничества, на что обращают внимание юристы: «Посредничество в международной практике - одно из мирных средств разрешения международных споров. Посредничество может осуществляться по просьбе спорящих сторон или по собственной инициативе, но обязательно при согласии споря­щих сторон»[16] Признак «добровольности посредничества» является существенным. Он отличает посредничество от других форм вмешательства в конфликт третьей стороны.

     В ролях третьей стороны могут быть посредники, третей­ские судьи, судьи, полиция и армия. Все типы внешнего кон­фликтного менеджмента имеют миротворческий характер в том смысле, что они ориентированы на прерывность разру­шительного конфликтного цикла. Более обобщенное определение миротворчества сводится к вмешательству третьей стороны в конфликт, что означает вхождение в ситуативные отношения между лицами, группами или организациями в целях прекращения конфликта. Типы внешнего конфлик­тного менеджмента различаются степенью авторитетного вмешательства, властными компетенциями третьей стороны в принятии связующих решений. Поэтому не тождественны принудительное вмешательство третьей стороны (арбитраж, суд, репрессивное миротворчество) и посредничество.

     Принудительные решения разной степени отличают ар­битраж, суд и репрессивное миротворчество. Стратегии ар­битражного окончания экономических и споров этногрупп состоят в передаче спора на рассмотрение избранному или назначенному сторонами третейскому суду. Компетенция третейского суда основывается на предварительном соглаше­нии сторон. Однако стороны, передавая спор на рассмотрение третейскому суду, обязаны подчиниться решению последне­го[17]. В отличие от арбитража, суд, будучи органом государс­тва способен к принудительному осуществлению принятого решения[18]. Наконец, репрессивный миротворец использует силу полиции и армии в разъединении конфликтующих сто­рон и в подавлении конфликтных эпизодов. Притом, что суд и репрессивное миротворчество имеют свои стандарты оценки исхода конфликта, их объединяет ориентация на исход конф­ликта, в котором будут «победитель» и «побежденный».

      Посредничество в этническом конфликте является час­тью системы внешнего конфликтного менеджмента общества или сообщества. Оно имеет миротворческий характер и про­ектирует изменения хода конфликта в целях его окончания, минимизации деструктивных последствий насилия. Посред­ничество - это отношение между внешними предложениями помощи и конфликтующими сторонами, нуждающимися в ней и соглашающимися на вмешательство третьей стороны. При всей заинтересованности сторон в посредническом отно­шении, оно остается временным.

     Существуют разнообразные причины вовлечения тре­тьей стороны в посредническое управление этническим конфликтом. Третья сторона может вмешаться в конфликт по просьбе одного или обоих участников конфликта. Это вмешательство возможно по решению или просьбе других заинтересованных сторон, например, ООН, региональных организаций. Третья сторона может быть вынужденным посредником, поскольку конфликт угрожает ее стратеги­ческим интересам, например, вмешательство США в ара­бо-израильский конфликт, активность России в решении конфликтов на Кавказе и в Закавказье, или ради сохране­ния системы отношений, например, вмешательство феде­рального центра России в этнические конфликты субъектов Федерации.

     Но независимо от ситуативной причины, побуждающей третью сторону к посредническому вмешательству в конфликт, во всех случаях посредничество отличает добровольный характер отношений между третьей стороной и конфликту­ющими сторонами: стороны соглашаются на вмешательство третьей стороны, не обладающей властью диктовать исход конфликта.

     Посредничество отличает особый коммуникативный ме­ханизм влияния на изменение хода борьбы. Этим механиз­мом будут трехсторонние переговоры, способные привести к соглашениям между конфликтующими сторонами. На дан­ную черту посреднического управления конфликта обращает внимание Д.Т. Калашников.[19]

     Посредничество отличает проблемно-поисковый подход к конфликту. Термин «проблемно-поисковый подход» исполь­зуют исследователи, изучающие посредническое вмешатель­ство в этнические конфликты разного уровня.[20]

Часто проблемно-поисковый подход называют консульта­тивным. Но это, скорее, ролевая характеристика посредничес­тва в организации трехсторонних переговоров. Посредники в конфликтном менеджменте не могут быть беспристрастными экспертами. «Процесс посредничества в социальном конф­ликте, - отмечает КЗ.Г. Запрудскпй, - во многом зависит от позиции, которую занимает сам посредник, от его собственных интересов».[21]

Выбор посреднической позиции свидетель­ствует о заинтересованности этнических лидеров и организа­ций в компромиссном окончании конфликта.

     Итак, посредничество является видом конфликтного менедж­мента, направленного на окончание конфликта. Посредничество в этническом конфликте означает миротворческое вмешатель­ство третьей стороны в конфликтные отношения с их согласия, занятие переходной позиции между конфликтом и его оконча­нием. Компромиссный стиль и проблемно-поисковый подход к урегулированию конфликта на основе трехсторонних перегово­ров толерантности сторон и нахождения взаимовыгодных согла­шений отличает посредничество от принудительных решений этнических споров арбитражем, судом, репрессивной пацифика­цией. Посредничество направлено на предотвращение насилия в конфликте и восстановление устойчивой кооперации сторон.[22]

     Нормативные предпосылки посреднического вмешательс­тва в региональный этнический конфликт были созданы в конце XIX в. в период кризиса международного порядка, ос­нованного на балансе сил европейских мировых держав. В Га­агских конвенциях о законах и обычаях войны 1899 и 1977 гг. были определены основные правила посредничества: добро­вольность вмешательства в конфликт третьей стороны; трех­сторонние переговоры в целях поиска компромиссного реше­ния спора; содействие посредника решению спора и рекомен­дательный характер его предложений для конфликтующих государств.

     Организационные предпосылки посредничества в реше­нии регионального этнического конфликта были созданы под влиянием двух мировых войн. Исключительная жестокость войн вызвала оппозицию общественного мнения большинства стран к войне как легитимному средству внешней политики. Оппозиция воплотилась в международном праве, признаю­щем агрессию государства преступлением и оправдывающем войну только средством борьбы с агрессором. Были созданы универсальная организация коллективной международной безопасности - Лига Наций и затем ООН, а также региональ­ные межправительственные международные организации. Расширился круг участников посреднического управления региональным конфликтом. Третьей стороной могут быть представители отдельного государства, группы государств или международной организации.

Следовательно, в соответствии с нынешним международ­ным правом и организацией посреднического вмешательства в этнический конфликт, роль посредника могут выполнять представители государства, группы государств, региональ­ных межгосударственных организаций, ООН, а также пред­ставители общественных и международных общественных организаций.

      В этнических конфликтах, способных привести к войне, возрастает число иррациональных решений. Угрозы и конт­ругрозы мотивируются престижными соображениями, неже­ли трезвон оценкой соотношения сил. Рефлективное вмеша­тельство посредника направлено на освобождение восприятия конфликтной ситуации от этноцентризма и восстановление толерантности за счет поиска областей конвергенции инте­ресов. Стадиями рефлективной деятельности посредничества являются: 1) восстановление контакта конфликтующих сторон; 2) формирование доверия на переговорах путем совмес­тной диагностики конфликта и определение совпадающих позиций сторон.[23]

     Не все исследователи согласны с ограничением посредни­чества рефлективной деятельностью. Р.Г. Абдулатинов и А.В. Дмитриев рассматривают рефлективную и результиру­ющую функции посредничества фазами единого процесса урегулирования этнического конфликта.[24]

    В.А. Соловьев отмечает контролирующую функцию пос­редничества в период поствооруженного противостояния. Посредник контролирует договоренности «о поэтапной лик­видации последствий конфликта и переход к обычным взаи­моотношениям субъектов бывшего конфликта».[25] В условиях, после заключения мирных соглашений лидерами конфликту­ющих сторон, наблюдается дефицит доверия между этничес­кими организациями. Радикальная этноцентристская часть организации может использовать период переговорного про­цесса для подготовки к новой военной конфронтации. Поэто­му посредник осуществляет контроль за выполнением мир­ных договоренностей, ограничивающих конфликтогенные фактор]>). На материале урегулирования осетино-ингушского вооруженного конфликта 1992 г. В.А. Соловьев исследовал роль посреднических федеральных структур в «реконструк­ции постконфликтного пространства», то есть нормализации отношений между субъектами конфликта. Эта нормализация происходит постепенно, через осуществление комплекса по­литико-правовых, административных, силовых, социально-экономических мер, ведущих к межгрупиовой кооперации и толерантности.

Глава 2. Стратегия подавления политического экстремизма в Чеченской республике

     Стратегия подавления — это систематическое пресечение действий политического экстремизма в регионах посредством применения силы федерального государства. Тактика стратегии подавления представляет ситуативный способ противодействия экстремизму.

     В 90-х годах на Юге России наблюдается тенденция повы­шения общественной опасности политического экстремизма. Она обусловлена существованием многочисленных экстремист­ских структур, стремящихся к ослаблению конституционного строя РФ насильственными средствами, а нередко — его воору­женному изменению. С этой тенденцией связано увеличение масштабов ведения экстремистской пропаганды, особенно на националистической и религиозно-фундаменталисткой осно­ве. Главным показателем повышения опасности экстремизма для жизни личности, населения региона и Федерации остается рас­ширение практики терроризма. Об этом свидетельствует рост числа зарегистрированных на Юге России преступлений терро­ристического характера.

    Если в 1997 г. было зарегистрировано 1535 террористичес­ких преступлений, то в 2000 г. — 4167 аналогичных преступле­ний. Даже неполные данные о совершенных преступлениях под­тверждают тенденцию роста общественной опасности полити­ческого экстремизма.

     Повышенная опасность политического экстремизма связа­на с расширением его географии на территории страны. Этому способствовал главный очаг терроризма, созданный антиконсти­туционными силами в Чеченской Республике при поддержке международного терроризма.[26] Эти силы стремились перенести террористическую деятельность не только на территорию сопре­дельных субъектов Федерации Юга России, но и центральных регионов (например, террористические акты в Москве).

     Для политического экстремизма Юга России характерна ус­тойчивая тенденция слияния экстремизма с организованной пре­ступностью. Об этом свидетельствует уровень преступности в Южном федеральном округе, это примерно 340 тыс. преступле­ний в год.[27] Слияние экстремистов с организованной преступ­ностью происходит на основе взаимной заинтересованности. Наиболее стабильный характер данный процесс получил на тер­риториях с затяжными межнациональными конфликтами — Осетии, Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачае­во-Черкесии. Преступные общества поддерживают радикальных сепаратистов и религиозных экстремистов для срыва антикри­минальных мероприятий властей. Экстремистские организации стремятся к сотрудничеству с организованной преступностью для получения финансовой, материально-технической помощи, участия в криминальном бизнесе.[28] Усиливает общественную опасность политического экстремизма на Юге Рос­сии рост уровня организации экстремистских структур. У ак­тивных и устойчивых по времени экстремистских формирова­ний эта структура дифференцирована. Она включает в себя си­стемы тылового обеспечения, каналы поступления оружия, фи­нансовых и материально-технических средств внутри страны и извне; использование современных электронных средств связи; пропаганду экстремистской идеологии для расширения социаль­ной базы организации.

     На Юге России росту общественной опасности политичес­кого экстремизма способствует сохранение низкого уровня жиз­ни населения в очагах межнационального напряжения. Если средний доход одного россиянина в конце 1998 г. был 900 руб. в месяц, то на Северном Кавказе он колебался от 300 руб. в Ин­гушетии до 600 руб. в Краснодарском крае.[29] Массовая безра­ботица, показатели которой самые высокие на Северном Кавка­зе, побуждает заниматься полулегальным и криминальным биз­несом. За первое полугодие 1999 г. при снижении реальных до­ходов населения на 24% товарооборот вырос на 8%.[30] Такой разрыв объясняется вовлечением населения республик в тене­вую экономику — игорный бизнес, нелицензированное произ­водство водочных и коньячных фальсификатов, производство нефтепродуктов, торговлю наркотиками, оружием. Расширение теневой экономики означает расширение социальной базы по­литического экстремизма, поскольку он, как и криминальные структуры, заинтересован в нефункциональности правоохрани­тельных институтов.

     Таким образом, в 90-е гг. на Юге России обозначилась тен­денция повышения общественной опасности политического экстремизма. Главной сущностной чертой данной тенденции является расширение практики и географии терроризма. Повышение общественной опасности политического экстремизма было вызвано антиконституционным режимом Чечни, соедине­нием экстремизма с организованной преступностью, сохране­нием очагов межнациональной напряженности. Вследствие ро­ста безработицы и теневой экономики произошло расширение социальной базы политического экстремизма.

2.1. Внутренние составляющие чеченского конфликта

В основе кровопролитного противостояния "Россия — Чечня" лежит, прежде всего, борьба за политический статус Чечни. Данная конфронтация вызвана как объективными историческими причинами, так и серией стратегических просчетов со стороны Кремля в его кавказской политике. Именно в Чеченской республике "ельцинская" политика свободной федерализации ("Берите столько суверенитета, сколько хотите!"), а в практическом отноше­нии неуправляемый процесс конфедерализации Российского государства в условиях идеологического вакуума, получила свое максимальное развитие. Стремительный демонтаж светских институтов управления и власти, введе­ние шариатских законов, - стали результатом национального самоопределения чеченцев. При молчаливом согласии Федерального Цент­ра происходило формирование "нового чеченского социума" под лозунгом: "Свободная Ичкерия". Появление новых лидеров и политических группиро­вок, одновременный передел власти и собственности в республике в считанные мгновения разрушил фундаментальные основы чеченского об­щества, утвердив основным законом Чечни - закон силы, надолго отодвинув при этом формирование гражданского общества.[31]

Сегодня Чечня предстает перед нами в качестве т.н. "криминальной республики". Экономическое воспроизводство здесь заменено квазихозяйственными формами активности, а тейповая принадлежность является определяющей в процессе межличностных и политических отношений.[32] Единое централизованное управление отсутствует. Властные полномочия от­правляют полевые командиры, которые представляют политическую, управленческую элиту, определяя стратегические цели и задачи развития республики. Очевидно, что для последних факт независимости Ичкерии - есть неизбежный атрибут физического существования. Поэтому использо­вание любых форм противодействия Федеральному Центру (вооруженное противостояние, террористическая деятельность, идеологические диверсии, активная эксплуатация исламского фактора и т.п.) оценивается ими как сред­ство выживания. В обществе, где утверждается возможность решать все политические, социальные и экономические проблемы только при помощи насилия, всегда появляются структуры (кланы), готовые эти возможности реализовать. Постоянно находясь в экстремальных условиях, они заинтере­сованы в регулярном воспроизводстве данной ситуации.

С другой стороны, за несколько лет "независимости" в Чечне выросло поколение, которое практически не знает русского языка, не получило образования и ничего не умеет делать, кроме как держать оружие в руках, и не представляет себе иного существования, только в борьбе за суверенитет, сободу Ичкерии против агрессивной России.[33]

Следует отметить еще один немаловажный фактор поступательного развития чеченского конфликта, а именно: стремительную исламизацию политических отношений, которую многие ученые и аналитики связывают с появлением ваххабитского движения на Кавказе. Основываясь на теории т.н. "наступательного джихада" (право вести борьбу как против неверных, так и за чистоту ислама среди мусульман), ваххабиты очень быстро ассимилиро­вались в республике. Выступая против светского режима Москвы, и являясь более организованными и сплоченными, они моментально приобрели мно­гочисленных сторонников и превратились в серьезную религиозно-политическую силу.[34] Необычайной популярности ваххабит­ских идей способствовали как общая слабость институтов традиционного ислама (отметим, что сам традиционный ислам исторически не всегда был лоялен к российской власти), так и мощная внешняя ресурсная поддержка.

Перспектива образования Чеченского исламского государства явля­ется  сильным раздражителем для Москвы, сам факт постановки вопроса о политической независимости Ичкерии воспринимается негативно, особен­но в условиях взятого Кремлем курса на восстановление централизованного государства и укрепления вертикали власти. Получение Чечней суверените­та ставит под сомнение дееспособность российской политической элиты, ее компетентность. Кроме того, здесь может возникнуть опасный прецедент, угроза повторения чеченского варианта каким-либо другим субъектом Рос­сийской Федерации.

Выбранная Федеральным Центром политическая линия в отношении мятежной республики основывается на варианте силового решения конфликта. Основные цели: уничтожение военизированных отрядов сопротивления, формирование прокремлевских структур и институтов уп­равления. Вероятно, Москва до сих пор не имеет серьезной программы урегулирования чеченского кризиса. Поэтому суть проблемы — непосред­ственное урегулирование конфликта - отодвигается на второй план. Россия пытается посредством демонстрации силы представить себя центром по борьбе с международным терроризмом, восстановить свое могущество и влияние на Кавказе и Центральной Азии.

На фоне военной операции в Ичкерии происходит рост антикавказс­ких настроений в России, что отнюдь не настраивает Кремль на путь переговорного процесса. На уровне обыденного сознания Северный Кавказ и Чечня - в частности, воспринимаются как территория криминальных и антиконституционных сил, как угроза российскому государству и безопасности его граждан. Ко всему прочему, важно учесть, что фактическое поражение Федерального Центра в первую чеченскую кампанию сильно уязвило национальное самосознание русских.[35]

2.2. Международные аспекты чеченского конфликта

Одним из наиболее острых дестабилизирующих факторов, оказыва­ющих влияние на обстановку в зоне чеченского конфликта, на перспективу его урегулирования является внешнее участие. Об этом говорят хотя бы фак­ты финансирования чеченских сепаратистов рядом исламских международных организаций и участия в военных действиях наемников из стран Ближнего и Среднего Востока.

Рассматривая международный аспект чеченской проблемы, можно
условно выделить два вектора влияния: геополитический и гуманитарный.
Иными словами, внешнее воздействие подразделяется на "конструктивную
озабоченность" происходящими событиями в Чечне и стратегию "выдавли­
вания" России из Кавказского региона.[36]

Сама Чеченская республика на сегодняшний день не представляет подлинного интереса в плане геополитического освоения территории для субъектов международного процесса. Исключение составляют разве что некоторые радикальные транснациональные мусульманские группировки, которые в силу своей природы стремятся к максимальной исламизации северокавказского региона. Чечня не занимает стратегического положения в рамках глобальной геополитики, не отличается наличием богатых полезных ископаемых в отличие от соседнего с ней Каспийского региона. В самые благополучные для республики годы здесь добывалось порядка 15-20 тонн нефти, а к 1991 г. добыча упала до 8-10 тонн.[37] Поэтому чеченская война если и представляет для каких-либо геополитических акторов выгоду, то только как средство решения строго определенных политических, экономи­ческих задач, как то:

- общее ослабление России как великой державы через сеть вооружен­ных локальных конфликтов с последующим отторжением части российской территории;[38]

- дестабилизация Каспийского региона как богатого источника нефти и газа через экспорт чеченского конфликта на соседние территории;

- отстранение России от распределения и транзита каспийских энергоресурсов на мировые рынки.

Не секрет, что еще в восьмидесятые годы XX в. в спецслужбах Великобритании разрабатывалась программа по подрыву положения России в Кавказском регионе посредством объединения на основе ислама и общих экономических интересов центробежных тенденций кавказских народов. Сегодня для этого проекта появилась конкретная база — реальный интерес мирового нефтяного бизнеса (компании "Amoco", "British Petroleum", "Texaco" и др.) к запасам Каспия. Чечня в данной ситуации рассматривает­ся исключительно как необходимый очаг военно-политической нестабильности, замыкающий на себе Россию.

Иную позицию занимают страны-экспортеры нефти Персидского залива, опасающиеся введения в эксплуатацию каспийского нефтедобывающего комплекса, как конкурирующей политико-экономичес­кой структуры. Но эта противоположность интересам Запада заключена лишь в целях, но не в средствах их реализации. Здесь мятежная Ичкерия призвана выполнить задачу по дестабилизации всей каспийской геоэкономической системы. Таким образом, очевидно, что вокруг Ичкерии образовывается довольно опасная и крайне деструктивная общность интересов сил заинте­ресованных в поддержании напряженности в регионе и распространении "управляемого конфликта".

Отдельным корпусом проблем стоит гуманитарный аспект чеченского кризиса, а именно: проблема прав человека. В принципе среди стран Запада никто не подвергает сомнению законность и необходимость борьбы России с терроризмом и сепаратизмом (по крайней мере пока), но характер антитеррористической операции вызывает настороженность и озабоченность. Действия в Чечне российских вооруженных сил противоречат комплексу до­кументов Европы и ООН о правах человека.[39] На основании обвинений в нарушении российской стороной взятых на себя обязательств в соблюдении прав человека была предпринята попытка приостановить членство после­дней в Парламентской Ассамблее Совета Европы (ПАСЕ). Это серьезнейшим образом осложняет отношения Москвы с международными финансовыми институтами. Более того, в обязательные для исполнения комиссией ЕС ре­комендации включены положения о корректировках в сфере сотрудничества Европы и России, а именно: сокращение бюджетных ассигнований, отказ расширить преференции в торговле и т.д.

Все эти факторы говорят о том, что проблема Чечни получила отны­не международный статус и является уже не только внутренней проблемой России. С одной стороны, это упрощает урегулирование чеченского конфликта, можно рассчитывать на поддержку и содействие реальному переговорному процессу, на финансово-экономическое наполнение "мирной программы". С другой - большое количество заинтересованных сторон рез­ко сужает пространство для политических и дипломатических маневров Москвы в деле разрешения чеченского кризиса на государственном и международном уровне.[40]

2.3. Тактика физического подавления конфликта (анализ эффективности 1-ой  и 2-ой чеченских компаний)

     В целях противодействия тенденции повышения обществен­ной опасности политического экстремизма на Юге России феде­ральные органы власти избрали стратегию его подавления. Глав­ным политическим средством подавления стала военная и ан­титеррористическая операция в Чечне. Дополнительными сред­ствами подавления политического экстремизма на Юге России были усиление уголовно-правового контроля и контрпропаганды.

     Главной экстремистской структурой в Чечне был антиконсти­туционный режим, который возник в 1992 году в результате воору­женного мятежа и насильственного захвата власти сепаратистами под руководством В. Дудаева. Вооруженный сепаратизм был про­дуктом противостояния между националэкстремистскои элитой Чечни и федеральными властями, пытавшимися до 1994 г. и в пе­риод 1997—1999 гг. восстановить конституционный порядок в Чечне судебными и переговорными средствами. Чеченский ан­тиконституционный режим дважды оказал вооруженное сопро­тивление федеральной армии в 1994—1996 гг. и 1999—2000 гг., пока не был разгромлен. Сегодня его остатки ведут борьбу бандоповстанческими и террористическими методами.[41]

     Антитеррористическая операция в Чечне проводилась с использованием тактики физического подавления. Эта такти­ка имеет несколько разновидностей. Крайняя тактика — это ис­пользование федеральных вооруженных сил против политичес­кого экстремизма в регионе. Военная операция 1994—1996 гг., проводимая по решению российского руководства в целях вос­становления конституционного порядка в Чечне, не достигла политических и военных целей. Она завершилась хасавюртовс­ким соглашением, не препятствующим распространению политического ваххабизма и терроризма на Юге и в других регионах России. О неэффективности тактики физического подавления политического экстремизма в первую чеченскую войну свиде­тельствует падение доверия населения России к своим воору­женным силам. Если в 1993 г. 53% населения видели в военных вооруженных защитников Отечества, мира и жизни граждан, то в 1998 г. — 24%.[42]

     Исследователи отмечают две главные причины неэффек­тивности примененной военной тактики 1994—1996 гг. Во-первых, политическая недальновидность российского руковод­ства. Вначале 90-х гг. из Чечни были выведены федеральные войска, которые оставили большие запасы оружия и боевой тех­ники, используемые впоследствии против мирного населения преступными структурами и формированиями.[43] В Южном ре­гионе была утрачена федеральная монополия на легитимное применение силы для сохранения конституционного порядка. Во-вторых, неподготовленность российской армии к военным действиям для урегулирования этнополитического конфликта.[44] Наряду с отсутствием позитивных последствий первой воен­ной операции против политического экстремизма сохранялись негативные последствия. Кроме падения престижа армии и ру­ководства Федерации война унесла десятки тысяч жизней мир­ных жителей, российских военных, разрушила экономическую и социальную инфраструктуру Чечни, но не военный потен­циал экстремизма.

     Вторичное применение тактики военного подавления глав­ного очага экстремизма на Юге России было более эффектив­ным. Незаконные вооруженные формирования в Чечне были разгромлены в 1999—2000 гг. за счет укрепления мощи, манев­ренности и дальнодействия федеральной армии. В 2000 г. в во­енных делах России наметилась позитивная тенденция. Усили­лось внимание власти к армии и флоту, увеличились ассигнова­ния на вооруженные силы, появились надежды на обновление техники и оружия, совершенствование управления армией.

     Успеху второй военной операции в Чечне способствовала так­тика контрпропаганды, направленная против идеологии полити­ческого экстремизма. За короткий период идеология политическо­го экстремизма в Чечне эволюционировала. До середины 90-х гг. чеченской идеологией был националэкстремизм, обосновываю­щий допустимость вооруженной сецессии. В.А. Тишков отмеча­ет, что националэкстремизм использовал травму сталинской де­портации кавказских народов для пропаганды псевдонаучной мифологии «о свободолюбии и невозможности жизни горца без оружия».[45] В отличие от этнонационализма, целью которого ос­тается моноэтническое государство, националэкстремизм исклю­чает правовые пути достижения интересов этноорганизации.

     Во второй половине 90-х гг. прошлого века идеология на-ционалэкстремизма трансформировалась в религиозный экстре­мизм ваххабистского образца. Ваххабизм внутри собственно религиозных отношений проявляет нетерпимость к традицион­ному исламу, а также к другим конфессиям. Он становится сред­ством вовлечения в террористическую деятельность обеднев­шей части мусульманского населения.[46] В 1997—1999 гг. в Чеч­не существовал режим соперничающих вооруженных банд, ко­торые пытались обрести легитимность через обращение к вах­хабизму, а материальные средства получить за счет торговли людьми, наркотиками и внешних заказов на террористическую деятельность. Вторжение чеченских бандформирований в Дагестан в 1999 г. было актом агрессии и, одновременно, знаком для националистических групп Северного Кавказа новой фор­мы объединения на основе наднациональной идеологии рели­гиозного экстремизма.

     В отличие от самопровозглашенной Ичкерии, федеральный центр не имел информационного органа накануне первой воен­ной операции в Чечне. Чеченская пропаганда распространяла стереотип, что «милитаризованный центр погубит ростки де­мократии в республиках».[47] Часть крупных российских СМИ оказалась под влиянием этой пропаганды и заняла прочеченскую позицию.[48] В 1994—1996 гг. военные меры борьбы с неза­конными вооруженными формированиями были непопулярны­ми в общественном мнении России. Число сторонников страте­гии подавления не превышало 10% не только среди титульных этносов, но и русских.[49]

     Важной особенностью в освещении ситуации в Чечне ста­ла трансформация позиций различных российских СМИ. Если в первую чеченскую компанию (1994—1996 гг.) большинство СМИ оправдывало вооруженную сецессию и часто вело репор­тажи со стороны сепаратистов, то в ходе антитеррористической компании 1999—2000 гг. практически все СМИ оправдывали необходимость защиты России от агрессии и угрозы, исходящей от режима Чечни как очага терроризма.

     Чрезмерная длительность второй военной операции в Чеч­не снизила ее эффективность. Аналитик В. Серебрянников ви­дит главную причину этой длительности в низкой оснащеннос­ти (25%) новейшими образцами оружия и боевой техники Воо­руженных Сил РФ в сравнении с 70—80% оснащенности западных армий.[50] Эту точку зрения разделял ранее командую­щий СКВО генерал-полковник Г. Трошев: «Техника, которой ос­нащены части СКВО, имеет, к сожалению, двадцатилетний воз­раст. Статистика такова, что последнее десятилетие войска ок­руга не получали ни одной единицы новых образцов боевой тех­ники, как бронетанковой, так и авиационной».[51] Армия нужда­ется в реформе и новой технике. Без этого не будет успешным сдерживание повторных попыток антифедеральных сил к созда­нию незаконных вооруженных формирований на Юге России.

     Антитеррористическая операция в Чечне завершена. Она направлена на подавление структур терроризма. Он представ­ляет собой систематическое политически и преступно моти­вированное насилие. Оно применяется в отношении отдель­ных лиц, групп населения, материальных объектов для уст­рашения субъектов федерации, ее жителей, а также для де­монстрации неспособности центра контролировать конститу­ционный порядок.[52]

2.4. Ситуация в Чеченской республике сегодня

      К стратегии подавления политического экстремизма от­носится уголовно-правовой контроль, специализированная де­ятельность органов государства по защите граждан от пре­ступных посягательств. На Юге России некоторые субъекты РФ ввели запреты на создание религиозно-экстремистских организаций, стремящихся заменить светскую республику те­ократическим государством. В конце 90-х гг. власти Ингуше­тии и Дагестана приняли законы о запрете ваххабистской де­ятельности.[53] В 2000 г. в Чеченской Республике была отмене­на шариатская система власти и суда, и новая правительствен­ная администрация совместно с федеральным центром стала восстанавливать светский конституционный порядок. В РФ строгие судебные приговоры выносятся лидерам и активис­там экстремистских организаций, совершивших тяжкие уго­ловные преступления. Требования части общественности об исполнении приговоров к смертной казни (приостановленной в РФ с 1996 г.) сочетаются с амнистией рядовых участников незаконных формирований.

      В 2001 г. большинство жителей Чеченской Республики, устав от войны и многих лет нестабильности, поддерживали федеральные силы.

      Северо-Осетинским центром ИСПИ РАН был проведен социологический опрос среди жителей Чеченской Респуб­лики. Опрашиваемые были сгруппированы по следующим при­знакам:

1) место проживания: предгорье или равнина;

2) возраст: 16— 29 лет, 30—49 лет, 50 и более лет. Один из вопросов звучал так: «Как Вы относитесь к тому, чтобы Чеченская Республика оставалась в составе России?».[54]

     Большинство жителей Чеченской Республики (69%) мыслят себя гражданами России. Жители предгорья дают наи­больший процент сторонников отделения (22%), и они же дают второй минимальный процент затруднившихся ответить (12%). В возрастной структуре минимальна доля сепаратис­тов в возрасте 30—49 лет. В этой группе преобладают лица со средним специальным и высшим образованием; они осоз­нают губительность разрыва с русской культурой и не жела­ют жить по законам шариата. Для части респондентов (17%) переход чеченского общества к мирной созидательной жизни представляется проблематичным.

     В начале 2001 г. отслеживание оперативной обстановки в Чечне было возложено на ФСБ, что ознаменовало конец воен­ной фазы восстановления конституционного порядка. Вторую фазу составили разработка конституции республики, формиро­вание исполнительных органов власти и выборы органов зако­нодательной власти. Участившиеся взрывы и нападения на пред­ставителей федеральных сил, а также теракты (Минеральные Воды, Ессентуки) показывали, однако, что ресурсы спецслужб недостаточны. Серьезной проблемой остается террор, запуги­вание местного населения. Террор направлен, в основном, на сотрудничающих с федералами чиновников среднего и низ­шего звена (руководителей районов, поселков и сел). Есть угро­за, что если федеральные власти не обеспечат их безопасность, они будут вынуждены вступать в тайные отношения с боевика­ми для получения гарантий своего выживания. Осложняет об­становку террор по отношению к немногочисленному русскому населению. Это актуализирует вопрос о соблюдении прав рус­ского населения республики.[55]

      На сегодняшний день общественно-политическая ситуация в Чечне достаточно стабильная и контролируемая, заявил на пресс-конференции в ИТАР-ТАСС президент Чеченской Республики Алу Алханов. "В настоящее время в Республике зародилось дееспособное гражданское общество, - сказал он. - В Чечне плодотворно работают различные партии, движения, объединения".
     Алханов также отметил, что и криминогенная ситуация в республике находится под контролем правоохранительных органов. "Когда мы говорим о стабильности, конечно, надо иметь в виду не отдельные факты совершения преступлений, - сказал глава республики. - К сожалению, теракты совершают и в Лондоне, и в Египте, но ведь никто не говорит, что ситуация там в социально-экономической сфере полностью дестабилизирована".
Алханов выразил сожаление в связи с тем, что "темпы в области восстановления, развития социальной и экономической сфер пока ниже, чем хотелось бы нам иметь.

     Говоря о перспективах развития республики, он отметил, что "на сегодня курс, выбранный нашим народом, поддерживается Федеральным центром - это курс мира и созидания, несмотря на трудности которые встречаются на пути решения больших и объемных задач".

 

    

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

      При написании данной работы передо мной стояла цель -  исследование

этнополитического конфликта и стратегии его подавления на примере Чеченской Республики. Мною было концептуализировано понятие этнополитического конфликта; рассмотрена его природа, причины возникновения и сущность;  типологизирован этнополитический конфликт; рассмотрены возможные стратегии правительственного контроля в этнополитическом конфликте; выделены внутренние составляющие и международные аспекты чеченского конфликта; проанализирована эффективность подавления конфликта; рассмотрена ситуация в Чеченской Республике на сегодняшний день.

     В первой главе рассматривается теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта. Мною концептуализировано понятие этнополитического конфликта, в котором наиболее глубоко отражена суть конфликта в Чечне. Под этническим конфликтом понимается конфликт, характеризующий­ся определенным уровнем организованного политического действия, участием об­щественных движений, нали­чием массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войны, в которых противостояние проходит по линии этничес­кой общности.

     К вопросу о природе и причинах этнополитических конфликтов, надо сказать, что в научной литературе выделилось три подхода к анализу этнополитических столкновений: социологический, политологический и социально-психологический. В рамках социологического подхода причины конфликтов объясняются при опоре на анализ этнических параметров основных социальных слоев, групп, а также на исследование взаимосвязи и взаимовлияния социальной стратификации общества и разделения труда с этническими характеристиками региона, переживающего этнополитическую напряженность. Во втором, политологическом, в качестве ключевого исследуется вопрос о власти, доступа к ресурсам. Опираясь на этот подход, ученые в первую очередь уделяют внимание трактовке роли национальных элит в мобилизации чувств в процессе межэтнической напряженности. При всей важности вопро­са о политических и нацио­нальных элитах ограничение анализа причин этнополитического конфликта сферой элит не дает возможности объяснить в полной мере сам феномен массовой мобилизации и интенсивности эмо­ций его участников. А вот социально-психологический подход позволяет прояс­нить это.  

     Существует целевая типология конфликта. В соответствии с целевой типологией этнополитические конфликты делятся на статусные и гегемонистские. Статусные конфликты происходят в связи с требованиями изменения политического положения этногруппы в обществе. Гегемонистский конфликт порождается требованием политического преобладания этногруппы в отношении других этногрупп общества.

     Сохранение доминирования одной этногруппы над другой провоцирует затяжные конфликты. Статусные и гегемонистские конфликты происходят преимущественно между национальными меньшинствами и доминирующей этнонацией.

     Исследователи применяют дополнительные целевые классификации этнополитического конфликта, так, Г.С. Денисова и М.Р. Радовель предлагают различать в статусном конфликте три формы: сецессию – отделение с целью создания собственного государства; ирредентизм - отделение части территории с целью присоединения ее к соседнему государству; энозис - отделение с целью присоединения к государству, где проживает основной массив одноименного этноса.

      Существует типология, предлагаемой Ю.Г. Запрудским. В ней применяется критерий внутригосударственного уровня этнополитического конфликта. Различаются местные, региональные и социетальные конфликты.

     З.В. Сикевич предлагает свою типологию, где использует целевой и динамический аспекты протекания конфликта. В зависимости от целей конфликтующих сторон она называет пять конфликтов: културно-языковый, социально-экономический, статусный, территориалный и сецессионный.

      Если учитывать мотивационные причины конфликта, то можно выделить следующие четыре типа конфликта: защитный, статусный, гегемонистский и элитарный.

      Любой конфликт нуждается в правительственном контроле. Мною были рассмотрены две стратегии такого контроля в этнополитическом конфликте: силовой контроль и посредническое вмешательство.

     Сущность силового контроля составляет предотвращение этническо­го насилия посредством устрашения. Существует четыре типа силового контроля: полицейский (включает в себя обеспечение безопасности групп посредством наказания за кон­кретный факт насилия); выборочный (включает в себя подавление лидеров и тех людей, которые стремятся создавать националистические организации); грубая сила (включает в себя систематическое и широко распространенное ис­пользование силы для подавления любого проявления этнической дея­тельности, невзирая на то, имеется ли в ней компонент насилия или нет); и четвертый тип контроля, который строится по принципу «разделяй и властвуй». В отличие от первых трех типов контроля, использование принципа «разделяй и властвуй» препятствует созданию националистической организации через игру на внутренних разногласиях между членами этнической группы, а не применением наказания.  

  Эффективность силового контроля во многих случаях можно оценить по успешности борьбы с экстремизмом. Против экстремизма применяется стратегия подавления. Стратегия подавления означает использование государством силы для пресечения насильственных действий этноорганизации и перевода конфликта в легитимное русло.

     Вторая стратегия правительственного контроля – это посредническое вмешательство. Посредничество имеет миротворческий характер и проектирует изменения хода конфликта в целях его окончания, минимизации деструктивных последствий насилия. Посред­ничество - это отношение между внешними предложениями помощи и конфликтующими сторонами, нуждающимися в ней и соглашающимися на вмешательство третьей стороны. При всей заинтересованности сторон в посредническом отно­шении, оно остается временным. Существуют разнообразные причины вовлечения тре­тьей стороны в посредническое управление этническим конфликтом. Третья сторона может вмешаться в конфликт по просьбе одного или обоих участников конфликта; третья сторона может быть вынужденным посредником, поскольку конфликт угрожает ее стратегическим интересам или ради сохране­ния системы отношений.

      Но независимо от ситуативной причины, побуждающей третью сторону к посредническому вмешательству в конфликт, во всех случаях посредничество отличает добровольный характер отношений между третьей стороной и конфликту­ющими сторонами: стороны соглашаются на вмешательство третьей стороны, не обладающей властью диктовать исход конфликта.

     Во второй главе рассматривается стратегия подавления политического экстремизма в Чеченской Республике. Определенны внутренние составляющие и международные аспекты конфликта. Так, в основе кровопролитного противостояния "Россия — Чечня" лежит, прежде всего, борьба за политический статус Чечни. Данная конфронтация вызвана как объективными историческими причинами, так и серией стратегических просчетов со стороны Кремля в его кавказской политике. Еще одним немаловажным фактором поступательного развития чеченского конфликта является стремительная исламизация политических отношений, которую многие ученые и аналитики связывают с появлением ваххабитского движения на Кавказе.

     Нельзя не отметить один из наиболее острых дестабилизирующих факторов, оказыва­ющих влияние на обстановку в зоне чеченского конфликта, на перспективу его урегулирования - внешнее участие. Об этом говорят хотя бы фак­ты финансирования чеченских сепаратистов рядом исламских международных организаций и участия в военных действиях наемников из стран Ближнего и Среднего Востока. Проблема Чечни получила отны­не международный статус и является уже не только внутренней проблемой России.

      В разрешении конфликта использовалась крайняя тактика физического подавления, т.е. использование федеральных сил против политического экстремизма в регионе. Было проведено две операции. Первая операция 1994-1996 гг. не достигла военных и политических целей. Она привела к снижению доверия населения России к своим вооруженным силам. Можно выделить две причины провала: 1)политическая недальновидность российского руководства (из Чечни были выведены федеральные войска и оставлены большие запасы оружия и боевой техники); 2)неподготовленность российской армии к военным действиям для урегулирования этнополитического конфликта.

     Вторичное применение тактики военного подавления конфликта в Чечне (1999-2000 гг.) было более эффективным. Незаконные вооруженные формирования были разгромлены за счет укрепления мощи, маневренности и дальнодействия федеральной армии.  Успеху второй операции в Чечне способствовала тактика контрпропаганды, направленная против идеологии политического экстремизма.

      На сегодняшний день общественно-политическая ситуация в Чечне достаточно стабильная и контролируемая. Новая правительственная администрация совместно с федеральным центром  восстанавливают светский конституционный порядок, правоохранительную систему, местные органы управления. В Чеченской Республике началось восстановление экономической и бытовой инфраструктуры для возвращения беженцев.

     Говоря о перспективах развития Чечни, Президент республики отметил, что "на сегодня курс, выбранный нашим народом, поддерживается Федеральным центром - это курс мира и созидания, несмотря на трудности, которые встречаются на пути решения больших и объемных задач"….

    

    

    

         

                                 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1.     Абдулатипов Р. Рос­сии не надо войн // Неза­висимая газета. 1993. 30 июня. С.3

2.     Абдулатипов Г.Г. Парадоксы суверенитета. Перспективы человека, нации, государства. М., 1995. С. 123; Дмитриев А.В. Конфликто­логия //Учебное пособие. М, 2000. С. 288.

3.     Акаев В. Ислам и политика (на материалах современной Чечни) // Ислам и политика на Северном Кавказе. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 56—57.

4.     Барбашин М.Ю. К понятию этнополитического конфликта // Южнороссийское обозрение.

5.     Волков Ю.Г. Социология: Элементарный курс: Учеб. Пособие. // М.: Гардарики, 2001. С.231.

6.     Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова ГУ. Демократизация и образы национализма в РФ 90-х годов. М., 1996. С. 88, 92.

7.     Дубнов В. Дуга невидимого фронта // Новое время. 2000.№2.

8.     Дугин А. Г. Основы геополитики. М., 1999. С.806.

9.     Запрудский Ю.Г. Региональные конфликты на Северном Кавказе // Регио­нальный политический конфликт / Отв. ред. В.Н. Коновалов. Ростов н/Д, 2003. С. 64.

10.            Запрудский Ю.Г. Медиаторинг конфликтный // Человек и обще­ство: Кратким энциклопедический словарь-справочник (полито­логия). Ростов н/Д, 1997. С, 270.

11.            Ислам и политика на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону: Издатель­ство СКНЦ ВШ, 2001.

12.            Казанцев В.Г. Конституционный порядок в регионах федерации (социологический анализ) Ростов н/Д, 2004г. С.163.

13.           Калашников Д.В. Переговорным метод управления конфликтом // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 110.

14.           Каутский К. Национализм и интернацио­нализм. М., 1918. С. 16

15.            Косиков И.Г., Косшова Л.С. Северный Кавказ. Социально-экономический справочник. М, 1999. С. 35—36.

16.            Красная звезда. 2000. 10 янв. С. 1.

17.            Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах. Монография. – Ростов н/Д: РЮИ МВД России 2004. С.52-54.

18.           Малый толковый словарь русского языка. 2-е изд. М.. 1993. С. 416.

19.           Мацнев А.А., Этнополитические конфликты: природа, типология и пути урегулирования //Социально-политический журнал. 1996г. №4, С42-44.

20.            Международный терроризм как феномен XX века: эволюция форм и этапы борьбы с мировым злом // Закон и право. 1999. № 12. С. 6—13.

21.           Овруцкип А.В. Чеченский конфликт: социальные представления об агрессии, образы войны // Насилие в современной России. Ростов-на-Дону, 1999. С. 67.

22.            Петрищев В.Е. Правовые и социально-политические проблемы борьбы с терроризмом // Государство и право. 1998. № 3. С. 92.

23.           Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Су­харева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510.

24.            Сампиев И.М. О некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму // Ислам и политика на Северном Кавказе / Отв. ред. В.В. Черноус. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 79.

25.           Северо-Осетинский центр ИСПИ РАН // Реформирование России: от мифов к реаль­ности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 330.

26.            Сепаратизм // Большой юридический словарь / Под. ред. А.Я. Сухарева, В.Д. Зорькина, В.Е. Крутских. С.620.

27.           Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реальности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 г. М., 2001. Т.1. С.261.

28.            Серебрянников В.В. Война в зеркале общественного мнения // Впасть. 1999. № 2. С. 41.

29.            Современное положение Чечни: социально-политический аспект: Сб. науч. Ст. Выпуск 4: Южнороссийское образование/ Отв. ред. В.В. Черноус. – Ростов н/Д: СКНЦ ВШ, 2001, С.83.

30.            Соловьев В.А. Реконструкция социально-политического про­странства этнотеррнториального конфликта (на опыте урегулиро­вания осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г.). Ростов н/Д, 2001. С. 15.

31.           Состояние преступности в России за 2000 год. ГИЦ МВД РФ // Реформирование России: от мифов к реальности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 17—19.

32.            Суд // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М., 1997. С, 664.

33.            Тишков В. А., О природе этнического конфликта // Свободная мысль. 1993. № 4. С. 8

34.            Тишков В.Н. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны) М.,2001. С.520.

35.            Третейский суд (арбитраж) // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М, 1997. С. 705.

36.            Фетисов М.Г. В интересах национальной безопасности // Южный федеральный округ. Информационно-аналитический бюллетень. 2001. № 3. С. 26—29.

37.            Халмухаммедов А. Возможная стратегия урегулирования ситуации в Чеченской республике // Центральная Азия и Кавказ. 2000. №2.

38.            Чернобровкин И.П., Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль. Ростов н/Д. 2001г.

39.            Чумиков А.Н. Управление конфликтом и конфликтное управление как новые парадигмы мышления и действия // Социологические исследования. 1995. № 3; Заирудский Ю.Г. Менеджмент конфликтный /7 Человек и общество: Краткий энциклопедический словарь-справочник (политология). Рос­тов и/Д. 1997. С. 276.

---

[1] Абдулатипов Р. Рос­сии не надо войн // Неза­висимая газета. 1993. 30 июня. С.3

[2] Чернобровкин И.П., Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль. Ростов н/Д,  С.5

[3] Барбашин М.Ю. К понятию этнополитического конфликта // Южнороссийское обозрение.

[4] Тишков В. А., О природе этнического конфликта // Свободная мысль. 1993. № 4. С. 8

[5] Мацнев А.А., Этнополитические конфликты: природа, типология и пути урегулирования //Социально-политический журнал. 1996г. №4, С42-44.

[6] Волков Ю.Г. Социология: Элементарный курс: Учеб. Пособие. // М.: Гардарики, 2001. С.231

[7] Каутский К. Национализм и интернацио­нализм. М., 1918. С. 16

[8] См. ссылку 5. С.44-50.

[9] Сепаратизм // Большой юридический словарь / Под. ред. А.Я. Сухарева, В.Д. Зорькина, В.Е. Крутских. С.620.

[10]Запрудский Ю.Г. Региональные конфликты на Северном Кавказе // Регио­нальный политический конфликт / Отв. ред. В.Н. Коновалов. Ростов н/Д, 2003. С. 64.

[11] См. ссылку 2. С.47-54.

[12] См. ссылку 2. С.93.

[13] Чумиков А.Н. Управление конфликтом и конфликтное управление как новые парадигмы мышления и действия // Социологические исследования. 1995. № 3; Заирудский Ю.Г. Менеджмент конфликтный /7 Человек и общество: Краткий энциклопедический словарь-справочник (политология). Рос­тов и/Д. 1997. С. 276.

[14] Малый толковый словарь русского языка. 2-е изд. М.. 1993. С. 416.

[15] Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах. Монография. – Ростов н/Д: РЮИ МВД России 2004. С.52-54.

[16] Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Су­харева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510.

[17] Третейский суд (арбитраж) // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и др.). М, 1997. С. 705.

[18] Суд // Большой юридический словарь (под ред. Сухарева А.Я. и

др.). М., 1997. С, 664.

[19] Калашников Д.В. Переговорным метод управления конфликтом // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 110.

[20] Понятие проблемно-поискового подхода применяют В.Бюль, Дж.Беркович. Дж. Хеймс, К. Мур и другие конфликтологи.

[21] Запрудский Ю.Г. Медиаторинг конфликтный // Человек и обще­ство: Кратким энциклопедический словарь-справочник (полито­логия). Ростов н/Д, 1997. С, 270.

[22] Посредничество // Большой юридический словарь (под ред. Су­харева А.Я. и др.). М., 1997. С. 510.

[23] См. ссылку 13. С.58-60.

[24] Абдулатипов Г.Г. Парадоксы суверенитета. Перспективы человека, нации, государства. М., 1995. С. 123; Дмитриев А.В. Конфликто­логия //Учебное пособие. М, 2000. С. 288.

[25] Соловьев В.А. Реконструкция социально-политического про­странства этнотеррнториального конфликта (на опыте урегулиро­вания осетино-ингушского конфликта в октябре-ноябре 1992 г.). Ростов н/Д, 2001. С. 15.

[26] Международный терроризм как феномен XX века: эволюция форм и этапы борьбы с мировым злом // Закон и право. 1999. № 12. С. 6—13.

[27] Состояние преступности в России за 2000 год. ГИЦ МВД РФ // Реформирование России: от мифов к реальности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 17—19.

[28] Фетисов М.Г. В интересах национальной безопасности // Южный федеральный округ. Информационно-аналитический бюллетень. 2001. № 3. С. 26—29.

[29] Косиков И.Г., Косшова Л.С. Северный Кавказ. Социально-экономический справочник. М, 1999. С. 35—36.

[30] Там же. С. 29.

[31] Современное положение Чечни: социально-политический аспект: Сб. науч. Ст. Выпуск 4: Южнороссийское образование/ Отв. ред. В.В. Черноус. – Ростов н/Д: СКНЦ ВШ, 2001, С.83.

[32] Халмухаммедов А. Возможная стратегия урегулирования ситуации в Чеченской республике // Центральная Азия и Кавказ. 2000. №2.

[33] См. ссылку 31.

[34] Ислам и политика на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону: Издатель­ство СКНЦ ВШ, 2001.

[35] См. ссылку 31.

[36] См. ссылку 31.

[37] Дубнов В. Дуга невидимого фронта // Новое время. 2000.№2.

[38] Дугин А. Г. Основы геополитики. М., 1999. С.806.

[39] "Всеобщая декларация прав человека", - принята Генеральной Ас­самблеей ООН 10.12.1948г.; "Международный пакт о гражданских и политических правах" - 16.12.1966г.; "Заключительный Акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе " -1975 г.

[40] См. ссылку 31.

[41] Казанцев В.Г. Конституционный порядок в регионах федерации (социологический анализ) Ростов н/Д, 2004г. С.163.

[42] Серебрянников В.В. Война в зеркале общественного мнения // Впасть. 1999. № 2. С. 41.

[43] Тишков В.Н. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны) М.,2001. С.520.

[44] Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реальности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 г. Т. 1. М, 2001. С. 260.

[45] См. 28.

[46] Акаев В. Ислам и политика (на материалах современной Чечни) // Ислам и политика

на Северном Кавказе. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 56—57.

[47] Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева В.В., Солдатова ГУ. Демократизация и образы национализма в РФ 90-х годов. М., 1996. С. 92.

[48] Овруцкип А.В. Чеченский конфликт: социальные представления об агрессии, образы

войны // Насилие в современной России. Ростов-на-Дону, 1999. С. 67.

[49] Дробижева Л.М., Аклаев А.Р., Коротеева ВВ., Солдатова Г.У. см. 47.  С. 88

[50] Серебрянников В.В. Генералы и политика // Формирование России: от мифов к реальности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 г. М., 2001. Т.1. С.261.

[51] Красная звезда. 2000. 10 янв. С. 1.

[52] Петрищев В.Е. Правовые и социально-политические проблемы борьбы с терроризмом // Государство и право. 1998. № 3. С. 92.

[53] Сампиев И.М. О некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму // Ислам и политика на Северном Кавказе / Отв. ред. В.В. Черноус. Вып. 1. Ростов-на-Дону, 2001. С. 79.

[54] Северо-Осетинский центр ИСПИ РАН // Реформирование России: от мифов к реаль­ности. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2000 году. Т. 1. М., 2001. С. 330.

[55] См. ссылку 41. С.173.

Введение……3 Глава 1. Теоретико-методологическая база для изучения этнополитического конфликта: 1.1.  Понятие этнополитического конфликта…..7 1.2.  Природа, причины и сущность этнополитических конфликтов….9 1.3.

 

• 14:21 05 Июля 2016
  Российско-китайский медуниверситет откроет магистерскую программу по TCM
• 01:21 05 Июля 2016
  На форуме МГУ Россия и Китай обсудят научно-образовательное сотрудничество
• 11:00 04 Июля 2016
  Реморенко: "ЕГЭ-туризм" в России сходит на нет
• 10:52 04 Июля 2016
  Летняя российско-австрийская школа откроется в Москве
• 15:31 01 Июля 2016
  В СПбГУ могут воссоздать географический факультет

Заказать уникальную работу