База знаний студента. Реферат, курсовая, контрольная, диплом на заказ

курсовые,контрольные,дипломы,рефераты

Язычество и христианство — Религия и мифология

Язычество и христианство.

Предисловие

Прошло больше тысячи лет с тех пор, как Отцы Церкви писали трактаты против язычников. Сейчас эти трактаты стали вновь актуальны. Но эта статья не написана против язычников, ее цель не обвинять, а ответить на обвинения современных язычников против христианства. Я не могу претендовать на то, чтобы сравнивать язычество с христианством, эта статья заняла бы тогда гораздо больше места, чем она занимает сейчас. Моя цель не спорить, а обозначить позиции, очертить общий дух религий, который чаще всего не замечается за мелочами.

Но, тем не менее, эта статья носит полемический характер. Полемики не надо бояться. Боязнь полемики приводила к кострам инквизиции. Нельзя в религиозной области, как это принято сейчас по «светским соображениям», ходить на цыпочках, боясь потревожить чье-либо религиозное чувство. Ни в коем случае нельзя оскорблять религиозного чувства, но тревожить можно и нужно, ибо религия – это, прежде всего, тревога, там нет никаких гарантий и подпорок. Нельзя принимать равнодушное выражение лица, подчеркивая свою «объективность», религия эта та область, которая не терпит равнодушия, если человек равнодушно говорит о религии, то значит, он говорит о чем-то другом, в лучшем случае, об истории религий.

К теме, затронутой в этой статье, меня возвращают вновь и вновь встречаемые мной в моем окружении языческие настроения и языческое же непонимание христианства, с которыми мне приходится время от времени полемизировать. Надо признаться, я сам когда-то исповедовал языческие и около языческие взгляды. Так что, мне кажется, я имею представление о язычестве не только извне, но и немного изнутри, так как воспринял его как факт внутреннего опыта, который я впоследствии плавно перерос и преодолел.     

Терпимость

1.Очень часто язычникам в их заслугу перед христианами ставят терпимость. Но надо различать терпимость и безразличие. В безразличии нет никакой заслуги. Если мне всё равно, чем живет и во что верит мой ближний, если мне вообще безразлична религия – то это скорее свидетельствует о моем эгоцентризме и невнимательности или о моей духовной апатии и ограниченности, чем о том, что я признаю свободу мнения другого.

Истина всегда нетерпима. «Надо быть рыцарем истины, всегда готовым к бою за всякое умаление чести Прекрасной Дамы» (С. Булгаков) Нетерпимо и христианство, но, как верно отметил Бердяев, оно, как религия свободы, нетерпимо и к принуждению. Тех, кто силою обращает в «правую веру», надо признать исказившими христианство. Те, кто сжигал еретиков на кострах, делали это не потому, что были «ярыми христианами», а потому, что забыли Христа и Его слова. «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим; и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское, чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не погублять души человеческие, а спасать» (Лк.9:51-56)

Псевдохристиане, вопреки запрету Спасителя, и к тому же будучи  не в силах призвать небесного огня, стали разводить огонь сами, и легко можно понять, какого они духа – сатанинского, антихристова, а не Христова. Невиданный разгул сатанизма и черной магии в Средние века, который так не хотят замечать те, кто идеализирует эту эпоху, лишь свидетельствует об общем духе того времени.  

Совершенно верно В. Соловьев в статье «Об упадке средневекового миросозерцания» показал, что средневековье вовсе не было временем торжества христианства, а засильем прежних верований и прежних нравов, засильем язычества, лишь стилизованного под христианство. Вот где корни инквизиции и прочих средневековых зверств – языческая душа всеми силами своими не хотела принимать Христа, и за активностью внешней, псевдохристианской деятельности она прятала свое внутреннее духовное бессилие и безбожие, явившееся следствием этого нежелания.

Но, понятно, и эта внешняя деятельность лишь носила имя христианской, а по сути своей исходила из нехристианских, языческих принципов старого человека, и потому результаты ее, не считая тысяч погубленных жизней, тоже были плачевными – раскол католической церкви, реформация.  

«Большинство новообращенных (в христианство) хотело, чтобы всё оставалось по-старому. Они признали истину христианства как внешнего факта и вошли с ним в некоторые внешние формальные отношения, но лишь с тем, чтобы из жизнь оставалась по-прежнему языческою, чтобы мирское царство оставалось мирским, а Царство Божье, будучи не от мира сего, оставалось бы и вне мира, без всякого жизненного влияния на него, т.е. оставалось бы как бесполезное украшения, как простой придаток к мирскому царству.»

«Сохранить языческую жизнь, как она была, и только помазать ее снаружи христианством – вот в сущности чего хотели те псевдохристиане, которым не приходилось проливать свою кровь, но которые уже начали проливать чужую».

Средневековье было временем искажения христианства, когда христианские ценности были поставлены с ног на голову. Мученичество обратилось в мучительство. «Апостолы изгоняли бесов для исцеления одержимых, а представители псевдохристианства для изгнания бесов стали умерщвлять одержимых» (В.Соловьев). 

Г. Мишо в «Истории крестовых походов» поражается – как рыцари, по взятии какого-то восточного города искренне и со слезами радости молившиеся, потом с искреннейшей же ненавистью перебили десятки тысяч мирных жителей этого города. Но из этого может следовать только один вывод. Искренняя вера всегда влечет за собой соответствующие дела. А если она не влечет никаких дел, или же влечет за собой дела, обратные этой вере – значит, эта вера не искренна. Рыцарям очень хотелось считать себя христианами, они даже плакали на молитве от умиления, но только христианами они не были и быть христианами им не хотелось.

И псевдохристианскую и псевдоправославную Черную сотню, члены которой после молебна шли на погром, надо считать одним из проявлений сатанинского духа, охватившего Россию в первой половине ХХ столетия.   

2.Нельзя судить по истории человечества, идущей с Р.Х. (а также земных организаций, таких, как церковь) о христианстве, ибо, несмотря на то, что всегда были подвижники и истинные ревнители веры, христианство ни в какую историческую эпоху так вполне и не воплотилось, и во всякой организации всегда более людского, т.е. отражающего дух данной эпохи, чем божественного. Полуязыческая, полухристианская эпоха византийских императоров сменилась Средневековьем, где язычество просто прикрывалось христианской символикой, далее был Ренессанс с его возвращением к античности, потом наступила эпоха Просвещения, открыто отвергнувшего христианство, хотя некоторые его ценности (напр., права человека) и основывались на христианстве. Самые кровавые режимы в истории человечества, режимы Гитлера и Сталина, были откровенно антихристианские. В основе первого лежало приправленное теософией и оккультизмом скандинавское неоязычество, в основе второго – идеология коммунизма, при общей своей антирелигиозной направленности главного своего врага видевшая в христианстве. (О близости коммунизма и язычества мы скажем далее).

3.Ну, а как же пресловутая языческая терпимость? Если христианство и не осуществилось в истории, и религиозные войны были вызваны искажением христианства, то, может быть, язычники терпимее неудавшихся христиан? Может быть, христианство действительно уступает в терпимости язычеству?

«Язычество терпимо относится к различным формам Изначальной Традиции, не преследует «еретиков» (то есть свободно мыслящих людей) и не ведет религиозных войн (подобно «крестовым походам» иных, проливающих реки людской крови ради повсеместного насаждения своей «единственно правильной» Веры)». («Родные Боги», 2001)

Языческая религиозная терпимость простирается ровно до тех пор, пока какая-либо вера встраивается в систему языческих взглядов, пока она языческая (=«Изначальная Традиция»). Видимость терпимости возникает потому, что система эта эластична, что языческий пантеон заключает в себе возможность неограниченного расширения, модификаций и интерпретаций. Языческая мифология очень подвижна.  

Язычник ничего не имеет против, если помимо Юпитера, Минервы и пр., которых он почитает, кто-то почитает еще Исиду, Митру, Адониса и пр., потому что он знает, что богов много.  Но если вдруг выясняется, что кто-то не хочет считать, что его Бог, Которому он поклоняется, Яхве или Христос, является одним из богов, т.е. не хочет видеть Его в языческом пантеоне – тут сразу терпимость и кончается, а на место ей приходит, как минимум, недоумение. Язычники недоумевают, почему в храме Единого Бога нельзя поставить еще изображения других богов.

Итак, языческая «терпимость» обусловлена вовсе не тем, что язычники как-то больше других уважают чужое мнение и признают право других людей на него, но лишь тем, что язычество позволяет легко встраивать чужие верования в систему собственных, делать чужих богов частью своего пантеона, пусть и не поклоняясь им. Их терпимость вызвана не тем,  что они уважают мнение другого человека, а тем, что легко его переваривают и подстраивают под свои. А если не могут переварить и подстроить – вызывает у них отторжение.

Поэтому-то к христианам, которые, вопреки представителям других восточных культов, не хотели считать Христа одним из многих, т.е. быть язычниками, языческий народ Римской империи относился с подозрением и с издевкой, как к безбожникам и распутникам:

Терпением ли надо объяснять карикатуры на Бога христиан, на которых был изображен распятый осел? Терпением ли надо объяснять нелепые слухи, распускавшиеся про христиан, что он-де на своих тайных встречах предаются разврату и пожирают младенцев? Терпением ли надо объяснять, что народ с радостью принимал гонения на христиан и даже сам участвовал в них?

Нет, это проявления лишь злобной нетерпимости. (Такой же нетерпимостью дышат и многие современные авторы-неоязычники. Таков, например, автор совершенно омерзительной книги «Удар русских богов». Злобная книга, в которой автор буквально захлебывается пеной беспочвенных обвинений и кощунственных ругательств, если она в действительности представляет собой удар русских богов, лишь свидетельствует о их убожестве и, мягко выражаясь, низком уровне интеллектуального развития.)

4.Надо понимать, что сжигание еретиков и прочие зверства, происходившие под предлогом религиозных, догматических споров, вовсе не говорит о том, что их надо прекратить, как раз наоборот, свидетельствует о необходимости глубже прочувствовать суть догматического спора, а не воспринимать его внешне и формально. Важность догматов определяется не самими догматами, а их содержанием. Так что если человеку безразличен Христос, то ему безразличны и догматы о Христе. Но если догматические споры сопровождаются чуждыми христианству злобой, насилием и клеветой, то это есть предательство Христа и, следовательно, предательство самих этих догматов, обессмысливание догматических споров. Так что если догматы воспринимаются всерьез, а не как поводы для начала вражды, то это исключает и взаимную ненависть в догматических спорах.

Как уже было сказано, истина нетерпима. Но эта нетерпимость не может быть злобной. Если кто-то уверен в истине, он не станет защищать ее клеветой на противоречащие ей учения. Злоба всегда прикрывает внутреннее бессилие и неуверенность в истине.

Необходимость выслушать чужое мнение и объективно оценить его с позиций истины и христианских истин – вот единственное следствие из христианской нетерпимости.

Церковь, христианская религия – всегда воинствующие по своему характеру. И соглашательство, и ненависть к своим оппонентам, выливающаяся в их физическое уничтожение, следуют из одного источника – из боязни чужих мнений и неуверенности в собственной вере, из боязни спора.   

 

Еще замечание о терпимости.

1. Язычники часто пытаются провести параллель между терпимостью язычников и нетерпимостью христиан, и соответственно, между терпимостью христианских богов и нетерпимостью христианского Бога. Новый Завет они не могут использовать для своих целей, ибо в Нем говориться как раз о Боге, претерпевшем страдания и поругание от людей, о Боге, умершем как раз не для праведников, а для грешников, разбойников, богохульников. Здесь Бог предстает не только как терпящий, но и как любящий, Который любит и страдает как раз не за тех людей, которых надо было бы любить – праведников, а принимает смерть за грешников, которые, вроде бы, и не достойны любви. Бог выше терпимости, или, вернее, равнодушия, которого хотят от Него язычники. Он принимает смерть за тех, кого, по рассуждениям благочестивых фарисеев, должен был бы покарать.(Вообще, идея Бога любящего и терпящего страдания во имя человека, чужда язычеству). По выше перечисленным причинам язычники вынуждены обращаться к Ветхому Завету, и, конкретно, к истории о Содоме и Гоморре, игнорируя, конечно, книгу пророка Ионы, где Бог милует Ниневию. Ну что ж, при вульгарном прочтении здесь действительно можно найти следы идеи о карающем Боге.

Но разве мало рассказов о том, как языческие боги и духи мстят тех, кто не проявил к ним должного почтения и внимания? А у Гесиода Зевс предстает разве таким уж терпимым? –

Сами, цари, поразмыслите вы о возмездии этом.

Близко, повсюду меж нас, пребывают бессмертные боги

И наблюдают за теми людьми, кто своим кривосудьем,

Кару презревши богов, разоренье друг другу приносит. (…)

Есть еще дева великая Дике, рожденная Зевсом,

Славная, чтимая всеми богами, жильцами Олимпа.

Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят,

Подле родителя-Зевса немедля садится богиня

И о неправде людской сообщает ему. И страдает

Целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду

Неправосудьем своим от прямого пути отклонивших.

2. В язычестве, в языческих по своему происхождению приметах и суеверьях существует строгая система запретов. Не надевай тогда-то чистой рубашки – быть голоду, не вяжи на сносях – ребенок запутается в пуповине и т.д. и т.д.     Гесиод доходит до следующих указаний:

Стоя, и к солнцу лицом обратившись, мочиться не гоже.

Даже тогда на ходу не мочись, как зайдет уже солнце,

Вплоть до утра – все равно по дороге идешь, без дороги ль;

Не обнажайся при этом: над ночью ведь царствуют боги.

Мочится чтущий богов, рассудительный муж либо сидя,

Либо – к стене подойдя на дворе, огороженном прочно.

И после этого-то язычники укоряют христиан, они-де скованы заповедями и предписаниями, а уж языческая религия не содержит в себе заповедей и запретов.

При своей обычной патологической юдофобии, язычники не хотят замечать сходства своей религии и ветхозаветного закона. А он, как, впрочем, и языческие суеверия, приметы и гадания отвергнут христианством. Если человек верит в приметы, если он суеверен – то в Бога он не верит, а только трясется перед «таинственными и загадочными силами», боясь за свое земное благополучие.  

 

Вера предков, народная религия.

1.«То, что мы именуем Язычеством, суть Родная Вера (Веда), которая наиболее близка Душе Русского Народа». «Благодаря обращению к архетипам Русской Души, наша Родная Вера будет жить – несмотря на все гонения – пока на Земле живет хотя бы один Русский Человек». («Родные Боги», 2001. Орфография сохранена.)

Итак, один из главных аргументов в пользу язычества, на котором особенно настаивают современные российские неоязычники – язычество («Родноверие» и т.п.) свойственно русскому народу, христианство же навязано ему насильно. Язычество есть уважение своих предков, продолжение их традиций.

Рассмотрим это утверждение с нескольких позиций. Прежде всего – что такое русский народ? Далее – как выходит, что язычество свойственно русской душе? И наконец – может ли служить национальность аргументом в пользу той или иной веры?

2.До крещения Руси на территории Европейской России обитало множество племен – древляне, кривичи и т.д.

Русский народ как единое целое, т.е. как группа людей, обладающих идентичным национальным самосознанием, где каждый воспринимает себя прежде всего как представителя русского народа, а не только древлян, кривичей и т.д. – начал складываться как раз с принятием единой, обязательной для всех и, главное, единообразной веры – православия. Так что если уж рассуждать, какая вера может быть «свойственна» русскому народу, то естественно предположить, что эта вера, благодаря которой он и возник как народ – православие.  

3.Ладно, а вдруг действительно язычество свойственно если уж не «русской душе», то «душе славянской», той «душе», которая легла в основу русского народа?

Мне кажется, говорить о какой-то особой религиозной склонности русского народа (или славян вообще) не приходится. Большинство населения воспринимают религию как часть культурного наследия – раньше они воспитывались в языческой среде и были язычниками, потом воспитывались в православии – и были православными. Исключения можно назвать и в ту, и в другую сторону. Да, были и в православном мире тайно исповедовавшие язычество и проводившие соответствующие ритуалы, были и среди язычников принявшие христианство (вспомнить ту же кн. Ольгу).

Итак, хотя можно и говорить об индивидуальных религиозных предпочтениях («о вкусах не спорят», если только считать склонность к какой-то религии непроизвольно возникающим пристрастием, вкусом), но некорректно говорить о религиозных предпочтениях народа в целом («на вкус и цвет товарища нет»).

Положительные суждения в этом вопросе (русскому народу свойственно…) представляются безосновательными, так же как и отрицательные суждения (русскому народу не свойственно…).

Почему это православие, христианство вообще не свойственны русскому народу? Были же в России великие подвижники христианства, представители простого, русского народа – святые, мученики (сюда надо отнести и сжигавших себя за чистоту веры старообрядцев), аскеты. Множество славян, не только русские, были искренними ревнителями христианства. Можно сказать, что часть народа ходила в церковь, т.к. это было традицией, можно сказать, что население обратили в христианство силой и удерживали в нем тоже силой – но что же делать с этими многочисленными подвижниками, святыми? Никого не заставишь сжигать себя за веру, никого не заставишь уходить на многие годы в леса в полном одиночестве, никого не заставишь поститься годами…

Так что утверждения о том, что христианство не свойственно русскому народу можно смело назвать полнейшей чепухой.

Однако и слова, что русский народ – православный по своей природе («народ-богоносец») тоже надо отбросить. Если народ православный – то почему в годы революции никто не защитил храмов, оскверняемых большевиками? Сколько было восстаний по поводу продразверстки, а много ли их было из-за поруганных святынь? Почему многие отреклись от православия?

Да и совершенно чуждо христианству говорить, что какой-то народ православнее (или избраннее), чем другой. Всем одинаково дана свобода верить. Какая же это вера и заслуга веры, если я – родился русским и меня каким-то подсознательным инстинктом «тащит» в храм? Инстинктами и природными склонностями контролируются физиологические отправления, а не жизнь духа.

4.Здесь мы вплотную подошли к третьему вопросу – должна ли играть национальность какую-то роль в деле веры?

Отбросим то, что было сказано выше. Допустим, я узнал, что русский народ – действительно языческий по своей природе. Я – русский. Ну и что? Почему моя национальность должна определять мои убеждения? Почему я должен вообще на нее ориентироваться? Если я свободен – то значит, я свободен и от того, какой национальности была мать, родившая меня.

Лицемерно обвинять христиан в том, что они-де ограничивают человека писаниями и заповедями, а самим ограничивать человека в выборе его национальностью.   

5.В заключение отметим сомнительность еще одного аргумента в пользу язычества – дескать, принять его мы должны, если уважаем своих предков. Во-первых, среди наших предков были как язычники, так и православные. Почему надо уважать одних и не уважать других? По принципу – кто древнее? Но тогда уж надо вообще стать безбожником. Обезьяна – наш самый древний предок – религии вообще не имела.

Кроме того, можно уважать человека, но почему же обязательно при этом разделять его веру?

Близость к природе.

1.Еще один аргумент, выдвигаемый в пользу язычества, состоит в утверждении, что язычники близки к природе, а христиане, дескать, отдалились от нее*.

Если понимать близость к природе как оскотинивание человека, превращение человека в зверя – то христианство действительно далеко от подобной «близости». Человек, развивая в себе «естественные» чувства – половую ненасытность, алчность, ненависть не становится ближе к природе. Наоборот, он, отбросив всё человеческое и действуя в силу естественного закона «кто сильнее, тот и прав», в полной мере включается в борьбу, царящую в природе, он как хорек, попавший в курятник, стремится всех там передушить, всё использовать, всё обратить на удовлетворение своих растущих животных запросов.

Если человек начинает жить по законам природы, то это вовсе не означает, что он становится к ней ближе. Естественные, природные законы – это законы отчуждения, розни, вражды. Начиная с бактерии, синтезирующей клеточную стенку, и кончая высшими позвоночными, строящими себе укрытия – всё живое стремится отгородиться от природы, единства с которой так хотят неоязычники, живущие в городе, и всё общение с природой которых ограничивается медитацией на поляне. Становясь похожим на зверя, человек лишь полнее разделяет вражду и взаимную отдаленность, царящую в природе.

Только развивая в себе человеческие качества – стыд, жалость, умеренность, можно стать ближе к природе.

Обожествляя природу, язычники тем самым возводят в норму нынешнее ее положение, когда для развития и поддержания жизни одних требуется постоянная гибель других. Они обожествляют конкуренцию и беспощадную борьбу, христиане же, хотя и не молятся деревьям и животным, желают для природного мира иного, лучшего состояния. «Волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змея прах будет пищею: они не будут причинять зла и вреда» (Ис. 65:25) Пророк, описывая грядущее Царство Божье, желает мира не только для людей, но и для животных. С.Булгаков говорит о воскресении и преображении страдающей и гибнущей ныне твари: «Почему думают, что преображенная Мать-Земля позабудет об этих бессловесных чадах своих и не изведет их к жизни? Трудно мириться с мыслью о прославлении человека в пустынном мире, не населенном преображенной тварью, которая теперь населяет землю проклятия. (…) Ведь даже и теперь дети, еще сохраняющие на себе отблеск Эдема, в зверях имеют лучших друзей своих. И тогда окажется, быть может, что иные из них, теперь особенно ненавистные и отвратительные зловредностью своей или безобразием своим, были лишь оклеветаны клеветником-дьяволом…»

Всё это свидетельствует о любви христианства к природе; трепетное, жалостливое отношение к ней – это христианское отношение.

2. Предполагает ли христианство отчуждение, отдаление человека от природы, можно понять из многочисленных рассказов о святых и отшельниках, жизнь которых составляет идеал христианской праведности. Птицы прилетают к святому в его пещеру и приносят ему пищу, дикие звери, которые всегда избегают человека, приходят лизать ему руки. Вот высшая близость с природой, которая и является, согласно христианству, нормой человеческого существования. И если обыкновенные люди далеки от нее, то это свидетельствует и о том, что они далеки от Бога. Святые же близки к Богу и потому близки и к Его Творению.

К святому, являющему чудеса смирения и воздержания, приходят звери, которые с изумлением чувствуют то, что он абсолютно незлобен, неагрессивен, благожелателен ко всему существующему, что в нем нет их собственных эмоций, которые присутствуют и в людях, определяя их отношения с природой. К святому приходят звери, а от диких оргий вакханок, облачившихся в звериные шкуры и с иступленными криками бегающих по лесу, потерявших человеческий облик, звери стараются держаться подальше.

И в заключение приведу поразивший меня рассказ из «Цветочков святого Франциска Ассизского», которым можно проиллюстрировать христианское отношение к природе.

 В то время, когда святой Франциск жил в городе Агоббио, появился в окрестностях Агоббио волк, огромнейший, страшный и свирепый, пожирающий не только животных, но даже людей. Так что все горожане пребывали в великом страхе, ибо он много раз приближался к городу, и все выходили вооруженные в поле, словно на войну. Но так и не могли они защитить себя от него, если встречались с ним один на один. В страхе своем перед волком дошли они до того, что никто не осмеливался выходить в поле.

В виду этого, святой Франциск, сжалившись над горожанами, решил выйти к этому волку, хотя горожане не советовали ему этого делать ни под каким предлогом, он же, осенив себя крестным знамением, вышел из города с товарищами, возлагая все свое упование на Бога. И так как те заколебались идти дальше, святой Франциск идет к месту, где был волк. И вот, названный волк, когда видит множество горожан, сошедшихся поглядеть на это чудо, бросается он на святого Франциска с разинутой пастью и приближается к нему, а святой Франциск (– что вы думаете, он призывает гром и молнию и испепеляет волка? -Нет, он) точно так же осеняет его крестным знамением, подзывает к себе и говорит так: «Повелеваю тебе от имени Христа не причинять зла ни мне, ни кому другому». Чудно вымолвить! Едва святой Франциск совершил крестное знамение, страшный волк закрывает свою пасть, прекращает бег и в соответствии с повелением подходит кротко, как ягненок, и пав к ногам святого Франциска, лежит.  Тогда святой Франциск говорит ему следующим образом: «Брат волк, ты приносишь много вреда в этих местах, ты совершил величайшее преступление, обижая и убивая Божью тварь без Его соизволения, и ты не только убивал и пожирал животных, но даже имел дерзость убивать и причинять вред людям, созданным по образу Божьему, за это ты достоин адских мучений, как разбойник и худший из убийц. Весь народ ропщет и кричит на тебя, вся эта страна во вражде с тобой. Но я хочу, брат волк, установить мир между тобой и теми людьми, так чтобы ты больше не обижал их, а они простили бы тебе всякую прошлую обиду, и чтобы больше не преследовали тебя ни люди, ни собаки». Когда он произнес эти слова, то волк движениями тела, хвоста, ушей и наклоном головы показал, что он соглашается с тем, что святой Франциск говорит, и хочет это соблюдать. Тогда святой Франциск говорит: «Брат волк, с тех пор, как тебе угодно будет заключить и соблюдать этот мир, я обещаю тебе, что ты будешь постоянно получать пищу от людей этой страны, пока ты живешь, так что ты не будешь терпеть голода. Ведь я хорошо знаю, что всё зло ты совершаешь из-за голода. Но, за эту милость, я хочу, брат волк, чтобы ты обещал мне, что не причинишь вреда ни человеку, ни животному. Обещаешь ты мне это?» И волк покачиванием головы явно дает понять, что обещает. А святой Франциск говорит: «Брат волк, я хочу, чтобы ты заверил меня в этом обещании, так, чтобы я мог вполне положиться на тебя.» И как только святой Франциск протягивает руку для заверения, волк поднимает переднюю лапу и кладет ее на руку святого Франциска, заверяя его так, как может. (…)   

И после этого сказанный волк, прожив в Агоббио два года, как ручной, ходил по домам от двери к двери, не причиняя никому зла и не получая его ни от кого. И люди любезно кормили его, и когда он проходил по городу мимо домов, никогда ни одна собака на него не лаяла. Наконец, через два года брат волк умер от старости, и горожане сильно скорбели об этом, потому что видя его у себя в городе таким ручным, они тотчас же вспоминали о добродетели и святости святого Франциска. Во славу Христа.

* -Мы не будем рассматривать его развитие: дескать, что язычники пользуются природой умеренно, а христиане вовсю эксплуатируют ее, и с этим связаны нынешние экологические проблемы. Усиление эксплуатации природы связано вовсе не с христианством, а с изменением характера производства и ростом народонаселения. А в связи с умеренностью природопользования язычников надо вспомнить про римских языческих патрициев, которым подавалось блюдо из соловьиных языков, для чего требовалось убийство тысяч невинных птах.

 

Свобода и личность.

1. Про близость идеологии язычества и коммунизма будет сказано чуть далее, но вот одно из их сходств мы отметим уже сейчас.

Главный пафос, главная идея коммунистического движения – свобода. Мы – не рабы, рабы – не мы. Переход из капитализма в социализм – переход из царства необходимости в царство свободы, и т.п. Коммунистические идеалы привлекательны вовсе не тем, что обещают всеобщее счастье, а тем, что обещают всеобщую свободу. Но теоретически философия коммунизма отрицает свободу. О какой свободе может идти речь, если человеческая личность полностью зависит от телесных процессов (от рефлекторной деятельности) и от общественной ситуации, и вся ее деятельность определяется характером внеличностных экономических отношений? Невозможно отрицать эту зависимость, но абсолютизировать ее – отрицая в человеке дух (бессмертную душу), нечто, что не зависит ни от общества, ни от материального мира, затыкая всякую щелочку, через которую могла бы прорваться свобода в мир причин и следствий – совершенно не обязательно. «Материализм есть крайняя форма детерминизма, определяемости человеческой личности внешней средой, он не видит внутри человеческой личности никакого начала, которое она могла бы противопоставить действию окружающей среды извне. Таким началом может быть лишь духовное начало, внутренняя опора свободы человека, начало, не выводимое извне, из природы и общества». (Н. Бердяев) Философия коммунизма – материализм. Так что же за лицемерие звать людей умирать за свободу и в то же время эту свободу фактически отрицать? Или это – очередное «диалектическое противоречие»? Метко выразился В. Эрн: автомат всё равно останется автоматом, завинтили его петь «Марсельезу» или «Боже, царя храни». О каком освобождении может идти речь, если при любом экономическом строе человек всецело определяется внешней средой, если он не способен прорвать цепь причин и следствий? Он может стать только счастливее, но свободнее он не станет.

Также лицемерно звучат упреки язычников в адрес иудеев и христиан: « С их (т.е. евреев – А.Х.) легкой подачи ощущение себя «рабом Божьим» в некоторых регионах земного шара стало фактом добродетели, ощущение же себя свободной индивидуальностью – фактом гордыни, которая считалась «наитягчайшим грехом». Свободное мышление стало страшным грехом: ведь думать можно только так, как написано кем-то в Священном Писании, не отклоняясь от «генеральной линии» более чем на разрешенный допуск. Это антиэволюционное мышление пришло с христианством в Россию(…)  Все монотеистические религии губительны для свободы(…)». (П.А. Гросс, Тайны магии Вуду, М.: «Рипол классик», 2001.) Не будем комментировать справедливость этих обвинений, в которых автор явно путает смирение с раболепием, а «ощущение себя свободной индивидуальностью» с самомнением, но рассмотрим, имеет ли право неоязычник их выдвигать; могут ли язычники, не кривя душой, обвинять христиан в отсутствии свободы.

Не языческая ли эта идея судьбы – которая властна над богами и над людьми? Греческие, языческие трагедии построены на непреодолимости рока, судьбы. В греческой же мифологии идея судьбы воплотилась в образе Мойр. Допустим, в других языческих мифологиях и не было этого образа (хотя его аналоги, я думаю, можно найти везде). Но всё языческое мировоззрение построено на том, что существует некий раз и навсегда определенный (или, лучше сказать, сложившийся или возникший) порядок вещей, который не могут преступить (изменить) даже боги, не говоря уж о людях. Всё ему подчинено, всё является его действующими частями.

Можно искать сходство между умирающими и воскресающими богами языческой мифологии и Иисусом Христом, при желании можно найти сходство между чем угодно. Но главное и принципиальное различие между каким-нибудь Осирисом и Христом, различие, которое обесценивает все поверхностные сходства, которые только можно придумать, состоит в том, что Осирис, воскреснув, на следующий год все равно умрет, он не в силах преодолеть ту ситуацию, в которой он принужден умереть, и как только годовое колесо прокрутится еще на один оборот – он всё равно будет вынужден умереть, и с его смертью и воскресением ничего не меняется в порядке вещей, но лишь поддерживается этот порядок.  Христос же воскрес один раз, и не только Он больше не умрет, но и верующие в Него будут иметь жизнь вечную. Весь смысл смерти и воскресения Христова как раз в том, что этим был отменен существующий порядок – порядок смерти и закон греха, а вовсе не подтвержден еще раз. За смертью должна следовать жизнь, а за жизнью – смерть, и этот порядок воскресающие боги лишь подтверждают, Христос же его отменил, «смертию смерть поправ», утвердив жизнь вечную и грядущее всеобщее Воскресение.

Христианство говорит, что со Христом верующий побеждает мир, язычество же утверждает, что миру можно только подчиниться (достигнув «гармонии») или же он сам тебя подчинит, подмяв колесом «порядка вещей». И кто в действительности отрицает свободу, а кто – ее утверждает?

Если Бог трансцендентен миру и свободен от его законов, то Он и нас может от них освободить, а если боги выражают мировые силы, если они сами погружены в мир, то какая же может от них исходить свобода?    

Уже цитировавшийся П. Гросс так аргументирует свое утверждение про рабский характер христианства (и вообще всех монотеистических религий) и свободный дух язычества – мол евреи (от которых пошел монотеизм) всегда были в рабстве, и потому и религия у них была рабская, а вот руссы-то были свободны, и религия их (т.е. язычество) свободолюбива.

Да ведь самое важное в человеческой свободе это то, что она ни от  чего не зависит, кроме как от самой человеческой воли. Какая же это свобода, если даже в ней человек зависит от внешних обстоятельств? Раб по социальному положению может быть более свободным и свободолюбивым, чем какой-нибудь «свободный русс». Того поставишь в чистое поле – иди куда хочешь – а он побежит в кабак. То, что П. Гросс верит в решающую роль зависимости человеческой свободы и религии от исторических условий, еще раз доказывает, что в свободу он не верит*.

Как вообще можно обвинять кого-то в несвободе, всем своим мировоззрением отрицая свободу или, в лучшем случае, выталкивая ее на задворки, оставляя за человеком лишь свободу выбирать формы выражения своей зависимости да ресторан, в который он пойдет сегодня вечером?..

2. Язычеству чужд, разумеется, не только опыт свободы, но и опыт личности, в которой и для которой только и можно помыслить свободу.

Язычество подчинило человека жизни рода, оно мыслит человека исключительно в рамках родовых отношений, как подчиненную часть некого безликого целого, ему чужда мысль о самодостаточности личности. Человек предстает для язычества как потомок неких древних предков, потом, когда он умрет, он сам становится предком. Самоценность отдельного человека вне его роли по отношению к роду немыслима. Можно скинуть больного младенца со скалы и умертвить престарелых родителей, и в этом нет ничего плохого. Они ведь не нужны роду.

Христианство же заставляет человека быть одиноким, оторваться от насиженного места, от своих корней. Оно освобождает человека из-под власти рода. Главное в человеке не то, что он родившийся и рождающий, главное в человеке – его собственная воля и самоопределение. «Возненавидь отца и мать своих и следуй за Мной» - эти слова Спасителя направлены против засилья родового начала в человеке. Человек должен научиться быть самостоятельным, должен вырваться из зыбкого океана поколений.

«Христианство есть выход из жизни человеческого рода и из природного порядка в  иную жизнь, жизнь богочеловечества, и в иной порядок». Н. Бердяев

Род, а не отдельный человек, личность, есть микрокосм для язычества. Не зря языческое жилище, это средоточие рода, в своей планировке символически повторяет взгляды язычников на космос. Много писали о космической символике русской избы.

Если человек – часть жизни рода, а не род – лишь часть, всего лишь одна из сторон его жизни, если не человек – микрокосм, а лишь подчиненная часть микрокосма – рода, то он является и подчиненной частью макрокосма – космоса. Человек для языческого мировоззрения неотделим от своих космических и природных функций. Он – часть природы и природной жизни. Он подчинен ее круговороту. Он для язычества - всего лишь часть, личность же по определению – всегда целое. Поэтому язычество не видит в человеке личности.

Главное в языческом мировоззрении – это гармония. Жить хорошо – значит жить в гармонии с целым, с природой. А что значит жить в гармонии с целым? – значит подчиняться в своей жизни его законам. И поэтому напрасно искать какую-то свободу в язычестве. Ее там нет, да она там и не нужна, ибо жить хорошо – значит подчиняться. Для этого не нужно свободы.

Язычество не знает личности ни у человека, ни у богов. Как это ни банально звучит, но языческие боги – суть одушевленные силы природы. Вот – сила разрушения, вот и бог смерти, вот сила жизни, вот и бог жизни, вот бог солнца, бог ветра, бог мудрости, бог искусств, бог скотоводства. Каждой функции мирового целого и отражающего его человеческого хозяйства соответствует свой бог.

Единство всего здесь безличностно, бессознательно и неодушевленно (единое начало мироздания растворено в мире, распылилось на многие части), одушевлены же лишь его части. В персоналистическом же мировоззрении единство коренится прежде всего в личности, исходит из личности, основывается на личностных отношениях, на любви. Личность никогда не исчерпывается какой-то одной силой, которую она призвана выражать, личности присуще всё своеобразие сил. Личность вообще ничего  не выражает, кроме себя, она как такая не определяется своей ролью в каком-то целом, языческие же боги всецело подчинены этой роли.

Единственность и неповторимость личности каждого человека, согласно христианству, опирается на единственность личностного Бога. Язычник может предстоять перед «божественным коллективом» только как член «земного коллектива», рода, общины. Язычество поэтому –  сугубо национальная религия, оно существует только как вера славян, египтян, греков, она неотделима от национальности и, на более раннем этапе развития, от племени, от семьи.   

Если же Бог один, то и человек может предстоять перед Ним только один, а не от имени рода или другой общности, и он же один будет отвечать за свои поступки. Он и только он ответственен за них, а не та группа людей, во имя которых и с которыми он их совершал. Человек свободен в своих отношениях с Божественным. Во Христе нет ни эллина, ни иудея, ни свободного, ни раба, ни женщины, ни мужчины, говорит апостол Павел. Во Христе есть только человек как он есть, как личность с одной ей присущей волей, а не как представитель какого-то пола, народа, социальной группы.** Поэтому христианство интернационально, его можно проповедовать всем народам, «родоверие» же проповедовать бессмысленно, зачем роду А вера рода В? 

Христианская молитва – это обращение человека к Богу как личности к Личности, можно даже сказать – разговор с Богом, и молитву нельзя путать с медитацией, которая есть всё, что угодно – погружение, расслабление, концентрация, созерцание, но только не полярное богочеловеческое личностное действо, волевой акт, умное делание.

Языческая же «молитва» - это не обращение, хотя она и содержит имя того божества, к которому она относится, ее суть в заклинании, в воздействии на божество. Языческая «молитва» магична по своей сути. Здесь важно не божество, к которому обращаются, а его действие относительно человека, важны не отношения с божеством, а важно его отношение к человеку.   

Я слышал высказывание лидера одной языческой группы: что мне какой-то Христос, ну и что, что Он умер где-то 2000 лет назад. Какое мне дело до этого исторического персонажа? Мне ближе ветер и солнце, они всегда меня окружают, я их ощущаю постоянно.

Вот еще одно свидетельство языческой нечувствительности к личности, языческой выброшенности во вне. Суть христианских истин, христианских догматов в том, что их надо внутренне пережить, сораспяться со Христом и совоскреснуть с Ним, как требует ап. Павел. Язычники не могут этого понять. Что дано им извне, что их окружает – то и главное. Это исходит из ослабленного чувства личности, без которого невозможна и разборчивость ко внешним фактам, т.е. свобода по отношению к внешнему миру. Не то, что всегда нас окружает и не то, что является главнейшим для поддержания нашей жизни – главное в жизни. Язычникам чужд опыт личностного переживания, личностной веры, веры, существующей не только вопреки молчанию внешнего мира и телесных органов чувств, но иногда даже и вопреки их свидетельству.

Часто говорят, что язычество буквально пропитано любовью к жизни. Но жизнь язычники понимают только через смерть. Родовое начало есть начало смерти. Род невозможен без смены поколений, он предполагает не только рождение, но и смерть. Языческая любовь к жизни связана с забвением всего личного, индивидуального, которое мыслится лишь как проявление неких  безличных сил.

Я как-то шел весной из школы и увидел два сухих прошлогодних листа, которые, гонимые ветром, катились по асфальту. Я вдруг понял, что ради этих помятых попранных бесполезных кленовых листьев можно проклянуть всю эту весну с ее самоупоенным буйством жизни. Как можно жить на могилах, как можно, чтобы смерть была залогом жизни? Это невыносимое, ненормальное состояние язычники объявляют нормальным. У них есть бог смерти.

Язычество не знает Воскресения, оно ведает лишь возрождение, восстановление. Но возрождаемся вовсе не мы, возрождается та безликая сила, проявлениями которой раньше служили мы, а теперь служат новые проявления. Восстанавливаются вовсе не умершие индивидуумы, восстанавливается в прежнем объеме лишь действие безликой силы, которая, в общем-то, никогда и не умирала.

Любят повторять, что время язычества циклично, время же иудаизма и христианства линейно; но обычно не задумываются, с чем это связано. Чувство истории, линейной устремленности времени неразрывно связано с чувством личности, цикличное же время основано на ее забвении.

Да, всё возвращается, всё повторяется – за этим летом наступит следующее, поколение сменит поколение, опять будут играть дети, где играли мы, и также станут стариками, как стали мы. Ну и что? Если отдельный человек – не просто проявление какого-то не-человеческого нечто, составляющего суть всех явлений, всех людей, по отношению к которой все индивидуальности безразличны, тогда любимое, родное лицо нельзя отыскать больше среди бесчисленных поколений.

Это такие же дети, какими были мы, но они – не мы, и лето не похоже на лето, и лист, выросший этой весной на этой ветке – не тот, который рос на ней в прошлом году, он больше никогда не вырастит.

Напрасно язычники гордятся своим реализмом, что они воспринимают жизнь «такой, какая она есть», не витая в «заоблачных фантазиях». Нельзя любить жизнь или хотя бы реалистично к ней относиться, ориентируясь при этом только на общие силы и тенденции, игнорируя важность и конкретность индивидуального в ней. Язычнику важен вовсе не это дерево, человек, состояние года, они важны ему лишь постольку, поскольку служат проявлением неких безликих сил, «ипостасями» богини матери, русского народа и пр. или олицетворениями каких-то мифологических ситуаций. Они-то и важны, и потому время мира ограничено их временем. «Вся Природа – это проявление божества, или творящих сил, всё в природе наделено духом… Природа развивается в круговороте времен года, а значит, и мы рождаемся для того, чтобы умирать и возрождаться вновь». (Полин Кампанелли. Возвращение языческих традиций, М.: Крон-пресс, 2000).   

Если же мы воспринимаем и любим действительно то, что нас окружает, в его неповторимости, конкретности, индивидуальности, если оно важно для нас само по себе, то мы видим во времени уже не возврат, а постоянную утерю. То, что ушло – не вернется. Те, кто ушли – не придут. Циклическое время обращается в линейное, устремленное к концу. Мы вспоминаем утраты, которые для нас более не компенсируются возрождением, и время становится историческим.

* - Замечательно его слова о свободе смотрятся после того, как он на многих страницах рассказывает, как привораживать, делать успешным и пр., будто возможность магических вмешательств во внутренний мир человека очень согласуется с человеческой свободой.

**- Это чисто языческая черта, что человек в коммунизме рассматривается прежде всего как представитель той или иной социальной группы, пролетариата или буржуазии. Для язычества главное в человеке – его принадлежность к тому или иному роду, нации, для коммунизма – его принадлежность к тому или иному классу. Даже творчество, даже философия, даже мораль – всё имеет классовую природу. Коммунизм ориентирован на массы, а не на личность.  

Язычество и коммунизм.

1. Часто со стороны неоязычников можно услышать утверждения, что коммунизм – родной брат христианства и т.п. Однако за некоторыми формальными сходствами они принципиально не хотят замечать языческой, т.е. антихристианской сути коммунистических идей. Как бы коммунисты не позиционировали себя относительно христианства, эта суть останется у коммунизма всегда, пока коммунизм остается коммунизмом, т.е. тотальным вероучением, целостным мировоззрением, а не только отдельной социальной программой.

Язычество и коммунизм принципиально сходны в том, что они видят возможным изменить  жизнь человека, не меняя его самого. Магическим вмешательством (заговором, приворотом) можно изменить чувства человека, можно наладить его жизнь или хотя бы повернуть ее в лучшую сторону. Для этого не требуется никаких действий со стороны человека, никаких его сознательных усилий, никакого волевого решения. Исключительно внешними средствами можно влиять на внутренний мир человека, ибо этот внутренний мир, по язычеству, всецело привязан к внешнему, зависит от влияния «космических энергий, звезд, богов и потусторонних сил. От его свободы если что и зависит, то только не он сам.

Тоже самое и коммунизм. Он лишь использует другие средства, другую технологию – не магическую, а экономическую, революционную. Он хочет исправить и спасти человека через экономику, ибо человек для марксизма определяется внешними классовыми отношениями, его характер и личность определяются типом производства. Если общество плохое и строй капиталистический – то и человек безнравственный или несчастный, а если общество хорошее и строй социалистический – то и человек хороший и счастливый. Измени экономику – и человек изменится. От человека и его воли ничего не зависит. Это же унижение человеческого достоинства и отрицание человеческой свободы – утверждать, что он злой, безнравственный только потому, что таким его сделал экономический строй и дурное общество – будто отдельный индивидуум – безвольная скотина, куда его тащат – туда и идет. Если «железной рукой» загнать его в коммунизм – он будет счастлив.    

Коммунизм хочет осчастливить человека через гармонию в обществе, язычество – через гармонию с природой. Если он правильно организовал экономику или правильно совершил жертвы богам – то жизнь его пойдет на лад и вообще он достиг высшего в своей жизни.

Языческой была психология у инквизиторов – можно спасти человека помимо его воли. Если его насильно обратить в свою веру, крестить, причастить, то одна ему дорога – в рай. Свободного волеизъявления от человека они не ждали.

2. И язычество, и коммунизм видят в человеке прежде всего хозяйствующего субъекта. Язычество всецело зависит от сельскохозяйственного цикла производства и призвано его облегчить. Оно ориентировано на сев, сбор урожая и через определенные ритуалы должно оптимизировать хозяйственную деятельность человека. Коммунистическое учение видит своей задачей оптимизацию фабричного производства, призванного удовлетворить потребности всего населения, и прежде всего трудящихся. Производство и производственные отношения – вот что стоит в центре внимания коммунизма.

Хозяйственный субъект язычества – это человек деревни, крестьянин*, хозяйственный субъект коммунизма – человек города, рабочий. Коммунизм – индустриальное язычество.    

Можно долго говорить о сходстве языческих ритуалов и многих христианских обрядов. Но это сходство лишь формальное, оно вызвано лишь тем, что обряды сформировались не без влияния языческой среды, христиане использовали языческие символы в своих нуждах. В этом ничего принципиально значимого нет.

Принципиальное же различие языческих ритуалов и христианских обрядов в том, что первые имеют главным образом практический смысл, вторые же не несут практической нагрузки. Не во всех языческих ритуалах этот практический смысл можно различить, возможно, с изменением в системе хозяйства они утратили его, и лишь сохраняются «по инерции», в некоторых христианских обрядах его можно найти, ибо практическое сознание крестьянина не могло им такого смысла не придать.

Надо исходить из противного.

Что будет, если мы не встретим «весеннее солнышко» надлежащим образом? Что-нибудь в этом году не уродится. Что будет, если мы пройдем через священную рощу и не принесем жертву ее духам? Какая-нибудь неприятность случиться в дороге.

А что будет, если мы в воскресенье не придем в храм? Если мы не принесем «бескровную жертву» - не причастимся? А ничего не будет. Урожай останется таким же, каким он был бы, если бы мы пришли в церковь.

Смешно думать, что, если ты не помолился Богу перед дорогой, ты свалился в лужу. Такая логика абсолютно чужда христианскому сознанию. Но для языческого сознания она вполне естественна – не почтил духов - вот они тебе так и отомстили.

Средоточие христианского богослужения и всех обрядов, литургия, мистична. Для «практического разума» она не имеет никакого смысла. Основные же праздники язычества имеют практический характер. Если современные язычники и не хотят его замечать, то это только потому, что они в большинстве – городские жители, они не ведут своего хозяйства. Что им от того, что скот будет лучше родиться? Они в любом случае купят колбасу в супермаркете.

3. Часто говорят, что коммунизм – это нерелигиозный хилиазм, нерелигиозное мессианство, модифицированная на атеистический лад вера в Царство Господа на земле. Мессия коммунизма - пролетариат, они ожидают его грядущего явления и торжества – революции и коммунизма. Коммунизм – это то блаженное состояние общества, где каждый (каждый трудящийся) будет удовлетворен во всех своих потребностях: будет сыт, одет, доволен жизнью.  

Коммунизм бесспорно вобрал в себя черты хилиастического мессианизма. Но доказывается ли этим его близость к христианству? Надо задаться вопросом – не языческого ли происхождения хилиастические учения в христианстве, которые к тому же были преданы анафеме на Вселенских соборах.

Не уступка ли язычеству учения, состоящие в том, сто перед окончательным установлением Царства Господа будет еще особое тысячелетнее царство для праведников со всеми удовольствиями. Вопреки словам апостола (Рим. 14:17), «Царство Божье несть брашно и питие», хилиасты полагают, что праведники будут тысячу лет пировать, причем пир этот мыслится совершенно натуралистически: как мы сейчас едим, так и праведники будут есть. Мол, святые терпели лишения и ограничивали себя в пище, но перед концом мира они уж возьмут свое. Будто 70 лет надо постится для того, чтобы 1000 лет потом беспрепятственно набивать себе брюхо. Это ли не есть проникновение языческого плотолюбия в христианство?

И именно языческий характер этого учения способствовал тому, что коммунизм, конечно, в измененном виде, и перенял его из христианства. Вот образное понимание коммунизма как пира для избранных, которое очень сходно с хилиастическими чаяниями. Только как святые здесь выступают пролетарии:

Мир возникнет из развалин, из пожарищ

Нашей кровью искупленный новый мир.

Кто работник, к нам за стол! Сюда, товарищ!

Кто хозяин, с места прочь! Оставь наш пир!

                              Н.Минский, «Гимн рабочих»    

Конечно, так как мессия пролетариата развивается поэтапно, то и время коммунизма исторично, и поэтому свой земной рай коммунисты ожидают в конце времен, в конце капиталистической эры, в будущем.

Можно вспомнить и о  представлениях язычников о загробном мире. Они также мыслят его совершенно натуралистически: как угодья для охоты или просто как огромное пиршество (скандинавская Валгалла). Единственное отличие рая язычников от рая коммунистов (и тысячелетнего царства хилиастов) в том, что первый потусторонен, второй же посюсторонен, является конечной фазой исторического развития. Чтобы достигнуть рая язычников, нужен разрыв во времени – смерть, скачок в мир духов, коммунизм же наступит как результат развития во времени, как продолжение земной истории. Тысячелетнее царство в хилиастическом его понимании тоже есть этап истории, этап последний, перед вторым пришествием Христа, которым история мира заканчивается. Но, несмотря на все различия, во всех трех случаях ожидают одного: продолжения удовлетворения своих земных потребностей. 

4. Основной мотив коммунизма и язычества, если рассматривать их с позиций христианства – отгородить человека от Бога, устроить его на земле без Бога. Коммунизм отгораживает человека от Бога материалистической и атеистической мифологией, погружением его в классовую борьбу, язычество отгораживает человека от Бога богами, космосом, миром. Христианство, вопреки обыкновенным заблуждениям, не отрицает реальность языческих богов: «ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, но у нас есть один Бог Отец, из Которого все» (1 Кор. 8:5-6); «но тогда, не зная Бога, вы служили богам, которые в существе не боги. Ныне же, познав Бога, или, лучше, получив познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к бедным и немощным вещественным началам и хотите снова поработить себя им?» (Гал. 4:8-9). Христианство лишь отрицает изначальную власть природных богов над человеком. Они властны над ним, лишь если сам человек добровольно покорился им. Языческие боги для христианства суть демоны, т.е. начала, жаждущие власти над человеческой личностью, желающие поработить ее. Демоны желают закрыть человека от Бога. Языческое небо стоит между Богом и человеком.

* -Или, на более ранних этапах просто человек, непосредственно контактирующий с природой и живущий в ее условиях – охотник, собиратель.

О гармонии.

«Религия мешает коммунизму» (Е.Ярославский), особенно же мешает ему христианство. В самом деле, оно то, за что борется настоящий ленинец – земной рай и земные удовольствия для трудящихся, называет суетой сует и томлением духа.

Христианство – враг коммунизма главным образом потому, что оно – враг гедонизма, враг всяких учений, признающих наслаждение (телесное, интеллектуальное) высшей ценностью. Ну а если удовлетворение своих потребностей  и получение наслаждений – не высшая ценность и даже противоречит высшим ценностям – то не высшая ценность и коммунистическая утопия («каждому по потребностям»), и тогда подобная цель вовсе не оправдывает средств, требующихся для ее достижения. Христианство – злейший враг революционных масс, рвущихся к счастью, к коммунизму.

Оно ослабляет классовую борьбу, как, впрочем, и всякую борьбу, цель которой – удовлетворение своих потребностей. Поэтому христианство сейчас не популярно в современном мире, зато популярно язычество. Люди, выживающие в современном мире и делающие в нем карьеру, понимают, что христианство этому не способствует, что они не могут обрести в нем духовной поддержки. Хотя это и не главная причина роста неоязычества в мире. Главное же – господствующая в обществе ориентировка на потребление, на удовольствие. Не надо потребление ассоциировать с неумеренным потреблением гамбургеров. Бывает и утонченное потребление, наслаждение искусством. Кто-то пытается приспособить христианство под этот культ потребительства. Я видел однажды баптистскую брошюру, которая имела такое заглавие: « Десять причин, почему Иисус лучше шоколада». То есть вам пытаются доказать, что потребление религии Иисуса может принести вам больше удовлетворения, чем принесет шоколад.

Люди чувствуют убогость такого христианства, но чувствуют также, что жить с настоящей религией Иисуса Христа они тоже не могут, им с ней некомфортно, она не только не оправдывает их жизненных ценностей, их ориентировки на удовольствие, но прямо противоречит им. «Демократичная мораль» не может ужиться с христианством. И тут на помощь приходит язычество.

Люди всегда имеют потребность в оправдании своей жизни. Им хочется не только жить хорошо, им еще хочется думать, что они живут правильно.

Какая главная цель язычника? – «Лад», жизнь в гармонии с собой и с силами космоса, природы (=богами). Люди уже стараются жить в гармонии с обществом, т.е. приспосабливаться: удовлетворять моде, удовлетворять запросам, которые выдвигает современное общество к человеку. (Мода может быть и на протест, и на нонконформизм). И вот им говорят, что гармония – это хорошо, это правильно, да еще предлагают удовлетворить свою тягу к таинственному разнообразными ритуалами.

Гармония стала желанным товаром. Не зря сейчас так популярен всякий фэн-шуй и проч. Гармония – это душевная сытость, удовлетворенность собой, не только хорошо, но и правильно. Это высший предел удовлетворения. И нет ничего более чуждого христианству, чем эта «душевная гармония». «Не мир принес, но меч» - эти слова относятся, прежде всего, к недопустимости соглашения человека со своими желаниями, недопустимости «душевного равновесия», недопустимости примирения Христа и Велиара, Бога и мамоны,  которого требуется для успешного человека в современном мире. Нужна постоянная внутренняя борьба, а не гармония.

Хрущев верно обозначил цели социализма: обеспечить для всех такие блага, какими на Западе пользуются единицы.            

«Нам, трудящимся, не надо такого бессмертия. Мы и на земле можем создать жизнь такую, которая полна была бы радостей». (Е.Ярославский)

«Глубоко был прав Короленко, когда он высказал свой поразительный афоризм: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Это нужно углубить – и птица, и рыба созданы для счастья, потому что летать – это счастье, потому что правильное функционирование крыла, руки, сердца, мозга – это и есть счастье. Когда весь организм живет полною жизнью, когда мы чувствуем себя счастливыми, тогда не приходит в голову вопрос, для чего это и какой этому смысл, ибо счастье есть последний смысл, оно дает ощущение блаженства самоутверждающегося бытия». (А. Луначарский)

Вот что обуславливает то сходство коммунизма и язычества*, которое мы описывали выше. У них одна цель – гармоничное функционирование человека на земле. Бог здесь не нужен, свобода здесь не нужна, личность как вечный источник противоречий, сама являющая собой противоречие не нужна тем более.  Не нужны источники тревог, сомнений. Лучше здоровая скотина, чем больной человек. Скотина вообще лучше – она естественнее, она гармоничнее.  Гармония стоит превыше всего.  

«Активно участвуя в круговращении природы посредством ритуала, мы можем достичь гармонии с потоками творящих сил, текущими сквозь нас, и благодаря этому жить счастливой, творческой и продуктивной жизнью для своего блага и во благо всей земли». (П. Кампанелли)

* - Здесь не место об этом говорить, но и советское общество и общество потребления при всех своих различиях очень схожи, ибо их цель общая – рай на земле. И к язычеству они были одинаково благосклонны.

 

Язычество и христианство. Предисловие Прошло больше тысячи лет с тех пор, как Отцы Церкви писали трактаты против язычников. Сейчас эти трактаты стали вновь актуальны. Но эта статья не написана против язычников, ее цель не обвинять, а ответ

 

 

 

Внимание! Представленный Реферат находится в открытом доступе в сети Интернет, и уже неоднократно сдавался, возможно, даже в твоем учебном заведении.
Советуем не рисковать. Узнай, сколько стоит абсолютно уникальный Реферат по твоей теме:

Новости образования и науки

Заказать уникальную работу

Похожие работы:

Язычество и христианство на Руси, их взаимовлияние
“Иудаизм- первая монотеистическая религия. Мистицизм в иудаизме. Каббала. Тора – «ветхий завет».Талмуд. Этапы истории”.
Агульная характарыстыка рэлiгii
Буддизм в Україні. Поняття та розвиток шкіл буддизму
Буддизм і сучасне мислення
Великие религиозные деятели. Пророк и креститель Иоанн Предтеча
Драконы на Земле реально существуют
Индо-буддистская культура
Мифология Древнего Востока и античного мира
Мифология древних славян

Свои сданные студенческие работы

присылайте нам на e-mail

Client@Stud-Baza.ru